Горячее лето 42-го

Надо сказать, я был прав, сейчас сидя в кресле пилота, самолёт гудел мотором, ночь вокруг, и пусть по Берлину и Германии, снова в эфире меня поминают, я был расслаблен. Столько часов в напряжении и вот, лечу обратно, по факту всё что я спланировал получилось от и до. Даже и рассказывать нечего. И топливо добыл, тупо купил двухсотлитровую бочку у интенданта на аэродроме, тот мне и машину одолжил, пикап, на которой я ёмкость и доставил до самолёта. Сказал ему что я местный и у меня личный самолёт, да топливо закончилось, вот и купил у него. Дальше скатил её по доскам, всё перелил по канистрам через шланг, убрав в салон, заполнить бак не забыл, и вернул авто. Оружие и форму закупил в магазине и складировал, накрыв маскировочными сетями. Без ящиков, грудой всё свалено, включая ремни с подсумками и боеприпасы. Для последних ранцы были из телячьей кожи. Медикаменты есть, немецкие, а вот продовольствия нет, пусть местных грабят. А часов в десять дня, в комбинезоне, делающим меня похожим на телефониста, поднялся на столб, и позвонил в лагерь. Прошло всё благополучно, мой приезд внесли в журнал учёта. Так что добыл авто, пассажиров и водителя я вырубил, используя снотворное, это были гражданские, горели оранжевым, пожалел, тем более те мне помешать не могли. Так на красном «Альфа-Ромео», в идеально сидевшей форме офицера «СС», пусть и танкиста, доехал до лагеря, там меня встретили, сопроводили в комнату для разговоров и привели Бандеру. С этим я даже разговаривать не стал, шлёпнул из пистолета, «Вальтер» с глушителем купил сразу перед применением, и направил ещё дымящийся ствол на конвоира. Тот руки поднял. Связал и жёстко допросил. Где содержат Якова, я узнал, одна из камер для особых заключённых. Мне бы уйти Якова освобождать, но я спросил кого ещё тут содержат из важных людей? Тот и сообщил, генерал Карбышев меня заинтересовал. Я так и сел, ладно хоть на стул. А генерал тут каким боком оказался? Разве он тут тоже сидел? Для меня это было сюрпризом. Может пресловутая бабочка, которую я в пыль растоптал тому виной?

Что я сделал, забрал ключи, пообещав конвоиру жизнь, смог убедить поработать на меня. В паре мест придётся на виду побывать, и гулящий без присмотра офицер привлечёт внимание, а вот с местным конвоиром, уже нет. Тот честно выполнил наш уговор, знал, что если что, я ему пару пуль в живот вгоню, успею, о чём я того предупредил. А если поможет, деньги получит. Боялся тот до дорожи, но сопроводил к нужному блоку. Кстати, Бандера тоже тут сидел, и открывая двери, он провёл на второй этаж к шести камерам. Тот их открывал, а я стрелял в узников. Всех наповал. Это были националисты украинские, самые известные. А потом провёл и к камере Якова. Эти заключённые не выпускались, только на прогулки в огороженном дворе, так что тот был на месте. Яков встал, когда в замке заскрежетал ключ, и внимательно посмотрел на нас, ненависти в его глазах на десятерых хватит. Ухмыльнувшись, в спину толкая в камеру конвоира, я поинтересовался у того на русском:

— Ну что, не надоело отдыхать на заграничном курорте с иностранными красотками? Как начёт вернутся к родным осинам и берёзкам?

Тот недоверчиво посмотрел на меня, а в глазах разгоралась надежда, но всё же спросил, с твёрдостью в голосе:

— Вы кто?

— Уже никто, — продолжая ухмыляться, ответил я. — По приговору военно-полевого суда Южного фронта был приговорён к расстрелу за уничтожение немецкого госпиталя. Был капитаном танкистом, комбат. Бежал до расстрела, отомстив и особисту и тем кто приговор вынес. А потом получил задание найти и вывезти тебя. Исполняю. Идём, заодно генерала Карбышева захватим с собой. Насчёт него ничего не говорили, это уже моя инициатива.