Горе побеждённым

  Большие напольные часы, размеренно отмеряющие время, мраморные бюсты древних философов, покойные кресла  у столов с ворохом иностранных газет и журналов – всё в библиотеке являло собой истинное прибежище интеллектуала. Сейчас она пустовала.

 - Клуб выписывает двадцать три российских журнала, двадцать русских газет, - похвастался старшина, - и ещё пятнадцать французских и четыре немецких.

 - А из английских только одно «Monthly Review », - уколол его Собакин.

 - Вступайте к нам в клуб и подайте запрос о любом английском издании. Получите хоть – «Review of Reviews », хоть – «Daily Mail », - нашёлся Александр Львович.

 - Спиридон Кондратьич, смотри, – тихо обратился Вильям Яковлевич к своему слуге. – Это та самая комната – кабинет Хераскова , где в екатерининские времена проходили собрания масонов. Помните, Ипатов, я вам рассказывал о Новикове? Вот здесь собиралась ложа «Гармония» , где бывали: Шварц, князь Трубецкой , Тургенев , Карамзин , Кутузов .

 - Неужто здесь? – Канделябров обежал глазами потолок, окна и парные колоны.

 - Действительно, раньше это был дом Хераскова, – встрял Сокольский. – От него он в 1812 –ом году  перешёл к графу Разумовскому. Он-то и пристроил боковые флигели к основному зданию, так сказать, расширился до дворца.

 Сыщики пошли обходить дальше комнату за комнатой, залу за залой. Казалось, им не будет конца. Длинная проходная галерея была приспособлена к игре в кегли и пользовалась, по словам старшины, большой популярностью. Посмотрели знаменитую «инфернальную» , где делалась крупная игра, и где на сукно кидали целые состояния. К несчастью Ипатова, она тоже пустовала и не дала возможности молодому человеку хотя бы со стороны увидеть чужие страсти.

 Сыщики залюбовались большой белой залой, высокие окна и балкон которой, были обращены в парк. Вдоль стен, на возвышениях, огороженных алебастровыми лакированными перилами, стояли столы, за которыми, должно быть, собирались друзья, чтобы скоротать  свободное время в приятной компании. От ветра серебристые муслиновые  шторы на распахнутых окнах  надувались парусами и не пропускали внутрь помещения жар полуденного солнца. В самом дальнем углу,  спиной ко всем, в полном одиночестве, сидел темноволосый мужчина лет пятидесяти, с худощавым лицом, в усах и вдумчиво раскладывал  пасьянс красивыми, аристократическими руками. Сокольский слегка поклонился его спине, а когда они вышли из залы тихо сказал:

 - Это – князь Владимир Михайлович Голицын .

 - Московский городской голова? – уточнил Собакин.

 - Он самый. В это время года он у нас бывает чуть ли не каждый день. Его семья на лето перебирается в подмосковное имение, а ему не дают уезжать городские заботы. На нём всё московское хозяйство держится! В карты, между прочим, не играет, а любит, знаете ли, всякие замысловатые пасьянсы.   

 Заглянули в «лакейскую» или, как называют её завсегдатаи, «ожидацию» - своего рода лакейский клуб для тех, кто привозит сюда своих хозяев и ждёт их часами, развлекая себя чаем и сплетнями про господ. Здесь висела большая картина с надписью: «Его Императорское Величество Царь-реформатор Пётр Алексеевич собственноручно вершит расправу над виновными».  На полотне чуть не в полстены неизвестный художник изобразил Петра I в ярости схватившего за грудки нерадивого вельможу в съехавшем набок парике, в то время как остальные сановники с перепуганными лицами жались к рёбрам недостроенного баркаса, который стоял у кромки воды. На переднем плане, на земле валялись какие-то бумаги и деньги, из-за которых, как видно, и произошла расправа.

 «Очень утешительный сюжет для низшего сословия, – усмехнулся про себя Собакин. – И барам, дескать,  достаётся от самодержавной руки».

 Полюбовались «греческой» залой с резными под камень квадратными колонами и панно с изображением битв воинственных героев Древней Эллады. Здесь, как сказал старшина, играют в лото и шахматы. Таковых не было, но у большой скульптуры грозного греческого бога войны и военного искусства - Ареса,  за чёрным лакированным столом курили и на повышенных тонах  обсуждали политику трое распалившихся мужчин. Никто из них даже головы не повернул на проходящих.

 Дошли, наконец,  до «фруктовой», где ужинал Поливанов. Красиво сервированные столы с хрустальными вазами, полными фруктов, тяжёлые серебряные братины с шоколадом и  конфетами, именная клубная посуда производства Гарднера , везде цветы  и никакого намёка на присутствие прислуги, хоть она и выскакивала, откуда ни возьмись, при первом зове.

 Собакин взял со стола и повертел в руках большой бокал с тонким золочёным ободком.

 - Простоват для такой посуды, - сказал он и кивнул на стопку великолепных клубных тарелок.

 - Помилуйте, Вильям Яковлевич, - всплеснул руками Сокольский. – А боя-то сколько! Никаких денег не хватит. При парадных обедах до тысячи штук бросают .

 «Ишь, парадиз, какой!» – поражался Ипатов.

 «Такая красота и порядок многих рук требует и большой сноровки», – с уважением и знанием дела думал Канделябров.