Горе побеждённым

 В потёмках главной московской трущобы, мимо них то и дело шмыгали какие-то оборванцы. Парочка вышла на площадь, где тускло горел единственный фонарь. Посередине темнел длинный деревянный сарай с большим навесом. С утра здесь гудела биржа всякого сброда: копеечных разнорабочих, сомнительной прислуги и подёнщиков в надежде на заработок. Одним словом: «плохо не клади и близко не подходи». После полудня Хитровкой завладевал мелкий торговый люд. По всей площади на лавках и земле раскладывался третьесортный товар московской голытьбы. А сейчас, впотьмах, прячась под навес, местные торговали тем, что на свет не покажешь: «живым» товаром, самогоном и «травкой».

  Встречная публика зорко обшныривала глазами новеньких, но близко не подходила. То и дело открывались двери, выходивших на площадь заведений, и оттуда, при коротких вспышках жиденького света и пара;х вонючих испарений, вываливались невообразимые фигуры и тут же исчезали во мгле переулков. Где-то истошно взрыдывала гармошка и раздавались матерные крики.

 - Пришли, – просипел Собакин. -  А вон, смотрите, с другой стороны - трактир «Пересыльный». Там, в основном, обитают мнимые больные, нищие да барышники. Помните, Ипатов, здесь везде опасно. Хотя, по мне, «Крым» на Трубной - хуже всех. А нам сюда, в «Сибирь». От меня ни на шаг и молчите.

 Кавалер цепко схватил свою «подружку» под руку и толкнул дверь. У Ипатова перехватило дыхание от смрада. Воняло всем сразу: грязным человеческим телом, тухлой капустой и уборной. Народу было полно: одиночки, парочки, а то и целые компании, выпивали и  закусывали солёными огурцами, печёными яйцами и  варёной требухой из грязных мисок.  Собакин едва нашёл пустое место на углу закисшего стола у самой стойки, за которой возвышался атлетического сложения трактирщик, подпоясанный грязным полотенцем. Выражение лица этого существа было совершенно каменным и невозмутимым, как у японского ниндзя. Собакин внимательно на него посмотрел и чуть приподнял руку в знак внимания.

 - Тебе поклон от Юшки, – негромко просипел Яша Нерчинский. – Мне нужен Расписной.

 Казалось, что тот ничего не слышит из-за пьяного гомона, но, это было не так. Ни слова не говоря, трактирщик показал одними глазами на грязную стену справа от себя, где висел облезлый ковёр. Собакин всё понял и потянул  «подружку» прямо к нему - там был потайной вход. Но тут к ним подскочил разбитной парень и преградил путь. В одной руке у него был зажат нож.

 - «Рыбу» оставь здесь.

 - А ну, отвали, – отпихнул его Яша. – Что уставился? Давно в лоб не получал? Если она останется здесь, я с собой твои моргалы возьму. Они мне там дорогу показывать будут.

 На миг от такого напора охранник опешил.

 - Слышь, Сазон, – обратился он к хозяину, – чего эта падла баланду травит?

 Трактирщик опять не сказал ни слова, но выразительно мотнул головой и  прилипа;ла мгновенно исчез.

 Сыщики нырнули за стенку, где оказался узкий проход, по которому надо было пробираться ощупью. Вскоре впереди посветлело, и они оказались в помещении, где за столом какие-то типы резались в карты. Свет единственной свечи отбрасывал  по стенам невероятные тени. Игроки враз обернулись. Наступила тишина. Собакин насчитал четырёх, но из-за тусклого света рассмотреть их, как следует, не мог.

 - Мне нужен Расписной, – просипел он.

 - За хрусты будет тебе Расписной, – тоже сипло ответил кто-то.

 - Ладно, не трави, – одёрнул его другой. – Я Расписной. Чего надо?

 Фигура поднялась от стола и всмотрелась в пришедших.

 - Клоун, ты что ль?

 - Ну.

 - Ты что, офонарел сюда с девкой суваться? – заржал Расписной.

 - Ты меня знаешь, – кивнул ему Клоун, – я в болвана не играю. Раз пришёл с ней – значит надо.

 Бандит подошёл ближе, поднял свечу и осветил трепетным светом и Яшу, и его спутницу. Тут Ипатов и увидел, почему бандита зовут Расписным: все места, где только было видно его полуголое тело, были густо наколоты татуировкой. Рисунки большей частью были неприличны как, впрочем, и подписи к ним. На здоровенной шее бандита с левой стороны была выколота игральная карта – червонный валет – знак того, что он состоит в признанной банде и служит законному авторитету.

 Клоун потянулся к его разукрашенному уху и прошептал:

 - Сведи меня с Федей Рыжиком.

 Расписной оглянулся на товарищей и прошептал:

 - Ну, ты даёшь, паря. Думаешь, если я на Лёнчика батрачу, так я и с Рыжиком Вась-Вась?

 - Червонец твой, если сделаешь, как говорю, – соблазнял его Собакин.

 - А что я ему набалаболю?

 - Скажи: Яша Нерчинский хочет с тобой познакомиться на деле, о котором ты думаешь, что «идёшь на клей». Рыжик поймёт, о чём речь.

 - Смотри, Клоун, если восьмеришь, он тебя порвёт на ремешки.

 - Кончай баланду травить, веди.

 - Что, прям счас?- обалдел Расписной.

 - А-то. Веди, говорю.

 - Оставь деваху хоть у Маньки-самогонщицы. Ей с нами нельзя.

 - Я её здесь не оставлю, – отрезал Собакин. –  Знаю я вас, чертей недорезанных. Веди. У меня в той стороне знакомый есть. Там Нюша меня и подождёт.

 Расписной хохотнул вонючим ртом:

 - Ишь, какой недоверчивый. Смотри, тебе видней.