Горе побеждённым

 - Наш чай, чтоб ты знал, ни в какое сравнение не идёт с иноземным: душистый и крепкий. Нет, ты не маши рукой, а послушай меня, чего мы лишились. Не я говорю – врачи доказали. Он убирает головную боль, шибче гоняет кровь, лечит почки, печень, не допускает приливы к голове и не даёт ходу всяким мозговым явлениям. Даже нутро очищает от отравлений. И,  между прочим, снимает похмелье.

 - Отлично, - произнёс Собакин скучным голосом. – Вы это Спиридону обязательно расскажите. Он этот кипрей будет нам с Александром Прохоровичем по особым дням заваривать.

 Отец Меркурий не понял.

 - Почему по особым? Его каждый день пить надо. А наружно-то, как полезны примочки из кипрея! И при язвах, и при ушибах, и при больных ушах.  Мне один врач говорил, что в иван-чае, хоть это и трава, есть железо, медь и всякие другие полезные вещества, которые помогают человеку излечиваться. Он-то и посоветовал нашему эконому, отцу Петру, заваривать кипрей – уж очень ему худо было. И что ты думаешь? Через месяц он забыл о том, что болел. А ты, сомневаешься!

 - Боже упаси! Нисколько я не сомневаюсь. Спасибо за рассказ. Очень познавательно. Обязательно будем пить кипрей, – Собакин торопливо встал из-за стола. – Нам с Александром Прохоровичем пора.  Дела, знаете-ли.

 - Вот я и говорю про твоих англичан. Это - их рук дело. Подкупили начальство в Петербурге. Те возьми и запрети делать наш чай в Копорье. Дескать, вредное производство. А чего там вредного, лист сушить? Теперь наш народ начнёт болеть, вот увидишь. Стой! – вдруг закричал отец Меркурий. – Бога, Бога не поблагодарили за трапезу. Вернитесь, оглашенные!

 Хлопнула дверь и полная тишина была ему ответом. Сокрушённо качая головой, батюшка осенил себя крестом и произнёс:

 - Чертям стало раздолье, – и тяжело вздохнул.

                                                                         ***

   - Едем в Замоскворечье, на Ордынку, к полковнику Ушинскому. Говорят, что он был ближайшим другом Поливанова – объяснил подчинённому Собакин.

 - А где жил сам господин Поливанов?

 - В Котлах, на Гончарной. Пока нам там делать нечего – дом всё равно опечатан. Сначала давайте наберём побольше сведений об этом человеке.

 Дом полковника – незатейливый крепкий особнячок московского уклада, каких по городу много, стоял недалеко подле ограды розовой, от заходящего солнца, церкви святого Георгия на Всполье.

 - Ушинский азартен. Играет по крупной. Вдовец. Живёт холостяком, – Вильям Яковлевич аттестовал полковника откуда-то добытыми сведениями.

 На стук отворилась одна створка узких парадных дверей и в проём высунулась всклокоченная физиономия человека.

 - Мы к полковнику, – сказал ему Собакин и дал свою визитку.

 Физиономия исчезла, захлопнув дверь. Минут через пять уже обе створки дверей распахнулись и тот же человек попросил гостей пройти в дом. В приёмной зале удивительным образом соседствовала дорогая, отлично сработанная фабричная мебель с неимоверной рухлядью. На окнах стояли горшки, обёрнутые гофрированной зелёной бумагой, с засохшей геранью. На облезлом табурете возвышалась кадка с пальмой. По всем стенам висели картины. Из них – много  хороших, старинных  портретов. Собакин сразу обратил внимание на раскрытый ломберный стол с  брошенными на нём картами и скомканными листами бумаги -  карточными расчётами. Ипатов не отрывал  взгляда от клетки с большим белым попугаем. Вид у птицы был нагловатый и задиристый. Он ерошил свой большой хохол, переступал с лапы на лапу  и удивительно точным звучанием подражал треску колоды карт, когда её распечатывают. Вдруг птица истошно заорала старческим фальцетом:

 - Государыне-матушке пожалуюсь, пр-р-рохвосты!  Гни углы с головой! Что смотришь, – повернулся попугай к Ипатову, – твоя - убита!

 - Этот дурак принадлежал сиятельному графу Сергею Петровичу Румянцеву  – страстному картёжнику. Когда граф умер, его управляющий продал птицу моему отцу.

 Сыщики обернулись. В дверях стоял богатырь в отставке, хоть и оброс изрядным жирком поверх могучего торса. Отличная военная выправка, громогласный голос  и правильные черты лица, отмеченные резкими морщинами, – вот портрет полковника. Бравый вид портила изрядная помятость физиономии, как следствие тесной дружбы с зелёным змием. Было видно, что и сейчас Ушинский на взводе, но держится молодцом.

 - Чем обязан?

 Собакин объяснился.

 - Я кольца не брал, если вам это интересно.

 - Поскольку я занимаюсь расследованием пропажи алмаза, то мне бы хотелось от близкого друга покойного услышать мнение о случившемся.

 Полковник пожал плечами, вздохнул и предложил гостям располагаться.

 - Ну что ж, мой долг перед умершим товарищем помочь вам, но видит Бог, я ничего не знаю.

 - Когда вы видели господина Поливанова в последний раз? – начал задавать вопросы Собакин.

 - В тот самый несчастный день. Я к нему приезжал днём, с Лавренёвым.

 - Кто это?

 - Иван Николаевич Лавренёв наш общий хороший товарищ. Ещё молодой человек, так сказать, не определившийся на поприще, хотя и не без литературных способностей. Его матушка, всем известная московская дама – Софья Александровна, урождённая княжна Телешова.

 - Я так понимаю, что товарищество ваше скреплено одним увлечением – картами?