Читаем Гордый наш язык… полностью

Иногда создается впечатление, будто таких слов от науки слишком много. Вовсе нет. Просто мы сами, того не замечая, сплошь да рядом употребляем слова специального языка в обиходной речи. Вы идете в поликлинику к терапевту или хирургу или какому-то другому специалисту; там, между прочим, вы делаете анализы (ученый же их производит), вы безропотно произносите названия лекарств, чаще всего совершенно искусственного происхождения, например, ас-пир-ин…

Мы жалуемся на сотни слов, которые вторгаются в нашу частную жизнь как слова иностранные, совсем не замечая того, что еще большее их число в нашем активном обороте, а ведь как раз такие слова и являются однодневками, в любой момент способными исчезнуть не только из наших уст, но и из словаря. Вспомним хотя бы слова, обозначающие ткани, или цвета, или термины швейного производства, которые знает современная женщина, если хочет, как говорится, «следить за собой» — это тоже не русское выражение, а галлицизм! Их, оказывается, очень много, они у всех «на виду». Но ведь все эти перлоны, нейлоны, кримплены, лавсаны фактически исчезают на наших глазах, как исчезли и их предшественники.

Заглянем для сравнения в петербургские журналы XIX века; в них много заметок о модах и тканях разного вида и цвета. Поразительно, какое обилие слов и понятий могла держать в голове женщина того времени, если она хотя бы понимала, о чем шла речь, когда говорили: «жена его в бархатном пюсовом платье» (Л. Толстой), «нанковый сюртук» (В. Соллогуб), «плисовая поддевка» (И. Панаев), «из розового демикатону, наволочки к ним декосовые» И. Панаев), «в гроденаплевом клоке, обшитом новым басоном с гербами» (О. Сенковский), «креп-крепе, сертук и фризовая шинель» (Ф. Булгарин), «ситцы, материи, штофы, бурдесы, грагрени» (О. Сенковский), «в розовом тарлатановом платье» (Н. Лейкин), «в коломянковом балахоне» (М. Альбов), «в сарпинковой рубашке, в нанковом тулупчике» (Л. Пантелеев) и т. д. Мадам Курдюкова, героиня известной пародии, отправляясь в 1844 году за границу, много внимания уделяет именно таким иностранным словам. Автор пародии, поэт И. П. Мятлев, вслед за нею обстоятельно перечисляет и «хазовый кусок», и «гарнитуровые штаны», и «бланжевый сюртук», и «товар-чингам, батисты», и «вуаль ан петинет», и все остальное, на чем остановила свой взор русская барыня за рубежом. А ведь кроме того были еще тик, репс, камлот, канифас, кастор, кумач и прочее, да десятки описательных выражений, передающих (совершенно серьезно и притом по возможности точно) разные оттенки цвета модной ткани.

А ведь есть еще и танцы, которых множество:

«Никто ловчее его не прохаживался в матрадуре, монимаске, куранте или Даниле Купере».

В. Соллогуб

Читатель видит теперь, как трудно разобраться в смысле всех этих слов. Любознательные могут заглянуть в словари, причем предпочтительно в словари специальные, потому что в русских толковых словарях большинства этих слов вы не найдете.

Однако на что же мы жалуемся? Загружаем свою оперативную память всем этим словесным балластом, так что не остается места для нужных слов, хотя бы и иностранных, которые можно использовать с большим вкусом и пользою!

Таковы заимствования по употреблению; при желании их можно и не употреблять, оставив на всякий случай в словарях и в специальном знании.

Но есть еще заимствования и по значению; вот это уже собственно иностранные слова в нашей речи, о них и рассказ.

В современном мире происходит стремительное развитие интернациональной лексики — за общими понятиями закрепляются общие для разных языков обозначения. Ведь если вместо верста, миля или льё всюду стали говорить — километр, то почему бы не взять на вооружение и всех тех слов, о которых мы здесь говорим? Международный стандарт проламывает себе дорогу сквозь все препоны, которые ставит ему у одних — леность языка, у других — инертность мысли. Развивается необходимая для общения четкая связь: стандарт — и соответствующий термин, слово-понятие. Строгость мысли требует точности обозначения. Злоупотреблять этой особенностью языка столь же опасно, как и совершать противоположную ошибку — безмерно и бездумно увеличивать число пустых и бессмысленных иностранных слов. «Ведь необходимые иностранные слова, — говорил Ф. Энгельс, — в большинстве случаев представляющие общепринятые научно-технические термины, не были бы необходимыми, если бы они поддавались переводу. Значит, перевод только искажает смысл; вместо того, чтобы разъяснить, он вносит путаницу». Но оставить подобные термины только там, где им место, — по силам любому, кто говорит или пишет по-русски. Когда говоришь со всеми, — заметил М. Горький, — «не нужно злоупотреблять цеховой терминологией». Излишества в иноземных терминах, пущенные в обычную речь, — то же нашествие жаргонов. А жаргоны литературной речи противопоказаны, с ними всегда боролись и борются.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русская словесность

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки