Гордый наш язык…

В словаре новых слов за 1978 год находим уже нравственно-научный, нравственно-психологический, нравственно-биологический, в которых оба слова, разумеется, не поясняют одно другое, а составляют цельное выражение, обозначающее нравственные аспекты современной науки, психологии или биологии. В XIX веке необходимости в таких выражениях просто не было, не возникли и выражения. Такова же потребность и в определениях вроде морально-политический: для точности мысли определения моральный и политический одинаково важны. Со временем сочетание становится формулой, но тогда возникает соблазн сократить его до слова. Вот разговор молодого моряка с девушкой-искусствоведом — в повести Виктора Конецкого (1966):

— Мне близок его полиморсос.

— Что?

— Поли-мор-сос.

— Это морское слово?

— Нет, континентальное.

— Что оно обозначает?

— Этот термин придумал лично я. Он состоит из начальных слогов слов политико-моральное состояние — полиморсос, — коротко и впечатляет.

Веточка захлопала в ладоши.

— Если ты не врешь, это здорово! «Полиморсос Рафаэля в ранний период его творчества» — прекрасное название для диссертации!

Заметим, что литературный герой называет свое сложносокращенное слово термином. Но это вовсе не термин, а расплывчатое и описательное выражение. Оно как бы в препарированном виде представляет все признаки определения, раскрывает его, толкует для непосвященных. Термин же — для избранных, он однозначен и краток. Это — отстоявшийся сгусток всем уже известного длинного определения. Термин требуется не только понять, но и изучить, заучить, выучить.

Опознаться и обознаться

Каждому русскому, владеющему русским языком как родным, приходилось сталкиваться с тонкостями, которые усложняют пользование языком. Тогда может показаться, что при затруднительном выборе проще всего скомбинировать два слова, почти близких по смыслу, и употреблять их как попало: авось пронесет!

И этим сразу же выдает человек свое неумение разобраться в русских словах.

В. И. Даль недоумевал, как можно смешивать слова обознаться, то есть ошибиться, и опознаться (сориентироваться, познать направление); обыденный, то есть однодневный, и обиходный (обычный). Читателю ясно, что мало кто из современников великого лексикографа способен был различать эти слова; оттого, видимо, и судьба их плачевна. Во всяком случае, встречаются и употребляются они редко.

В XIX веке возражали и против смешения в речи слов напоминают и похожи, но уже в словаре Ушакова оба они даны (в одном из значений) как полные синонимы.

Много смешений такого рода как-то вдруг возникло в конце XIX века. Сравним некоторые примеры, приведенные известным нам А. Б., с тем, как говорим мы сегодня. Прав ли был автор, осуждая смешение слов сто лет назад?

Слово масса часто стали употреблять вместо множество: масса народа, масса клопов, масса идей, масса занятий, масса долгов и проч. Не трудно, кажется, понять, что во всем этом порядочная масса вздора. Слово масса, массовый, как новое в то время заимствование из французского языка, вообще вызывало нарекание; массовые собрания вместо громадных и даже скученных (!) осуждал в 1890 году столь же известный нам Н. Г. А через полвека словарь Ушакова слово масса предлагает уже без помет, слово же множество, наоборот, — как книжное, но значения их еще различает: масса — большое количество, а множество — неопределенно большое количество. И уточнение — в отношении к множеству, а не к массе!

В современном словаре Ожегова опять изменение: множество — очень большое количество, а масса — большое количество; при этом масса объявляется разговорным словом, а множество — без помет.

Впечатление такое, будто за век слова эти несколько раз обернулись по кругу со всеми своими значениями, медленно притираясь друг к другу в стиле. Одновременно и их разговорный характер то исчезал, то проявлялся вновь. Связано это, несомненно, с развитием научных понятий. Физическая масса и математические множества слегка потеснили прежние смыслы знакомых слов, но, как сиамские близнецы, они не могут расстаться навсегда.