Может быть, Элизабет и радовалась при расставании с Уикемом, однако в целом отбытие полка не принесло ей никакого удовлетворения и даже, наоборот, огорчало ее. Вечеринки вне Лонгбурна больше не отличались тем разнообразием, как прежде; а дома постоянно сидели мать и Китти, чье непрекращающееся нытье по поводу того, что всё, что их окружает, наводит на них тоску, действовало на нервы и делало жизнь в доме невыносимой. И если Китти иногда и забывала о своих печалях, поскольку те, кто лишил ее душевного спокойствия, были уже очень далеко и не напоминали о себе своим присутствием, то от другой сестры, чей нрав и так внушал гораздо больше опасений, теперь можно было ожидать чего угодно, ибо та, наверное, уже добралась до своего морского курорта и сейчас, должно быть, прохаживалась где-нибудь близ офицерского лагеря. Кроме того, Элизабет обнаружила, – что, впрочем, случилось с ней не в первый раз, – что событие, которого она так ждала, не доставило ей того удовольствия, на какое она рассчитывала. Таким образом, она была вынуждена отодвинуть начало своего счастья еще на какой-то срок и направить пока свои желания и надежды на что-нибудь другое, после чего могла бы вновь наслаждаться сладким чувством ожидания, предвкушать новые радости и, к сожалению, готовиться к очередному огорчению. Сейчас все ее мысли были обращены к поездке на Озера, и в этом она находила свое главное утешение, которое помогало ей выжить среди вечно жалующихся на что-нибудь матери и Китти; а если бы в свои планы она могла включить еще и Джейн, то путешествие стало бы поистине незабываемым.
«А вообще хорошо, – думала она, – что пока еще существует что-то, чего я могу желать. Если бы все складывалось только так, как бы того хотела я, меня бы неминуемо ждало разочарование. Но теперь, забирая с собой одну несбывшуюся мечту о том, чтобы провести время вместе с сестрой, я могу надеяться на то, что все остальные мои ожидания оправдаются. Замысел, каждая часть которого сулит радость, в итоге обязательно заканчивается неудачей; и настоящий успех может быть достигнут только в том случае, если вначале пройдешь через ряд мелких неприятностей».
Когда Лидия уезжала, она обещала матери и Китти писать чуть ли не каждый день и рассказывать обо всем как можно подробнее. Однако письма ее, которых все ждали с таким нетерпением, вмещали в себя, как правило, всего несколько строк. В тех, что были адресованы миссис Беннет, сообщалось только то, что Лидия побывала в библиотеке, где ее сопровождали такие-то и такие-то офицеры и где ей довелось увидеть на стенах настолько изящные украшения, что ей захотелось заиметь такие же; а также то, что она приобрела себе новое платье и новый зонтик от солнца, которые она могла бы описать более детально, если бы ужасно не спешила, поскольку миссис Форстер, кажется, уже зовет ее на прогулку по лагерю. Из переписки Лидии с сестрой вообще было трудно что-либо вынести; ее послания к Китти, хотя и были длиннее, содержали лишь парочку секретов, которые, судя по всему, не должны были становиться достоянием всего дома.
Спустя две или три недели с тех пор, как Лидия отправилась отдыхать в Брайтон, в Лонгбурн наконец вновь вернулось хорошее настроение. У каждого теперь был довольно веселый вид, и даже вещи, казалось, стали выглядеть намного привлекательней. Семьи, уезжавшие на зиму в город, возвращались обратно. Опять замелькали пышные наряды, и снова началась характерная для этой поры суета с рассылкой приглашений на лето. Миссис Беннет заметно посвежела, но, правда, изредка все еще ворчала на свою судьбу. Что касается Китти, то к середине июня она настолько оправилась от потрясения, что могла въезжать в Меритон уже без слез; и отныне у Элизабет появились все основания полагать, что к следующему Рождеству та окончательно поумнеет и не станет за разговорами упоминать имя того или иного офицера чаще одного раза в день, если, конечно, к тому времени по чьему-либо роковому приказу в Меритон не прибудет новый полк.