Горбун

Я взяла со стола оставленную Дружининым тетрадь, взвесила на руке и открыла. Мне, знающей лишь азы английского языка, трудно разбирать даже печатный текст, а передо мной лежала рукопись, и почерк был хоть и чёткий, но торопливый и мелкий. Я всматривалась в очертания букв и пыталась представить, какой характер должен быть у владельца этой тетради, но потерпела неудачу. Попытка с ходу разобрать текст тоже не удалась, так что я отложила задачу понять душу переводчика, а также содержание повести до вечера. Мне вдруг стало тошно находиться в этом доме и захотелось на волю. Я тихо проскользнула в свою комнату, взяла сумку, на всякий случай положила в неё свою начатую повесть и вышла в прихожую. Там я заметила на столике рядом с телефоном газеты, о которых говорила горбуну, и мне стало совсем тяжело. Я забыла о его обещании принести их, а он помнил. В рассеянности я просмотрела заголовки, осознала, что жизнь на родине планомерно ухудшается, так что ничего нового не происходит, бросила последний взгляд в зеркало, убедилась, что на мне красивый наряд и сегодня я выгляжу неплохо, но не почувствовала от этого никакой радости и выбралась из дома с тяжестью на сердце и стараясь не думать о том, что не предупредила старушку о своём уходе. Да и как я могла её предупредить, не зная датского языка?

На кого-то благотворно действует природа, а на меня — собственная фантазия. Путь я начала с самыми мрачными мыслями, но потом стала продумывать продолжение повести, увлеклась размышлениями о злобном гении своей героини и, чем больше сочиняла, тем более проникалась переживаниями девушки и горбуна, пока не обнаружила, что сюжет чудесно переменился, что придуманный жестокий горбун приобрёл человеческие черты, и мне его искренне жаль, а преступления в тётушкином доме совершал, оказывается, не он, а гостившая там пожилая родственница, у которой были веские причины для убийства девушки, но о которых никто не мог заподозрить.

Я медленно прогуливалась по дороге, углублённая в проблемы своих героев, и мало-помалу пришла к выводу, что чем больше отвратительных черт выявлялось у реального горбуна, тем более благородным мне хотелось представить вымышленного.

Дойдя до любимой скамейки, где несколько дней назад мы сидели с Дружининым, я уступила искушению и отдохнула на ней от душевных потрясений, усердно заполняя одну страницу за другой и слушая, как лёгкий ветерок шуршит молодой яркой листвой. Я не заботилась о слоге, повторениях, ошибках, решив, что позже перепишу всё заново, но мне необходимо было записать созданное и исправленной моей фантазией, чтобы ничего не забыть и потом лишь дополнять сюжет, который теперь стал намного интереснее и полнее, чем прежде.

Я увлеклась, но через час заставила себя встать и продолжила путь уже совсем в другом настроении. Мне было очень хорошо, так хорошо и радостно, как не было бы даже при самом крупном выигрыше в идиотской лотерее, о которой я прочла в оставленной горбуном газете и которая, как водится, должна была обогатить множество моих сограждан, причём каждый участник этой игры имел шанс выиграть аж до нескольких десятков миллионов рублей. Создатели очередного жульничества явно страдали гигантоманией, и автор статьи, которую я наспех прочитала, написал об этих махинаторах с приятной русскому сердцу прямотой и едким юмором. И всё же, окажись у меня несколько десятков миллионов, у меня не могло бы возникнуть такого приподнятого настроения как сейчас, после часа удивительно плодотворной работы. Мне даже стало стыдно за ощущение счастья на фоне горя, которым были охвачены близкие Мартина, общего беспокойства за Ларса, невидимых слёз отца убитой девушки. Всё, абсолютно всё отодвинулось от меня куда-то очень далеко, и я осталась наедине с природой и своими героями, из которых особо выделяла преображённого горбуна.

Дорога мне нравилась, но, когда потянулся ряд мелких магазинчиков, стало ещё интереснее. Я разглядывала витрины, но внутрь не заходила, исключение составила лишь лавочка, где я усмотрела собачку, стоявшую на задних лапках и явно что-то выпрашивавшую. Мало того, что она составила бы пару с уже пленившей моё сердце собачкой и по цвету, и по форме, и по материалу, но к тому же в её открытой пасти, висячих кончиках ушей и согнутых передних лапках было что-то очень трогательное. Короче, в мою сумку попала очередная собачка, кошелёк выпустил ещё одну бумажку, а мне оставалось утешать себя сознанием, что я русская, а русским свойственна беспечность, так что, если я не куплю кое-какие предметы для дома, исчезнувшие из наших магазинов, я не буду исключением из правила. Может, и было бы полезнее купить какие-нибудь тряпки, но зато бесполезные мелочи я покупаю с особым удовольствием, а это тоже что-то значит.