Горбовский

Столь высокопарными рассуждениями было насквозь пропитано все мировоззрение Спицыной, но ничего из этого она бы никогда не произнесла вслух. И именно благодаря своему бесстрашию перед нависшей угрозой, благодаря своей жертвенности девушка ощущала как никогда сильное единение с людьми, которые ее окружали. Она была одной из них, на одном уровне с теми, кого можно было бы назвать супергероями, если бы их дело не казалось внешне столь рутинным и скучным. Да, теперь Марина была по-честному, безо всяких оговорок наравне с профессиональными учеными, на которых внезапно обрушилась огромная ответственность, несоизмеримая ни с чем более, ведь ценнее жизни во всем мире нет ничего. И никто из них не смел пожаловаться, что груз, взваленный на их плечи без предупреждения, слишком тяжел. Каждый имел достаточно силы духа, чтобы его удержать. Спицына восхищалась этим и изо всех сил старалась соответствовать коллегам, не дать слабину.

Многим людям счастье способны подарить деньги, еда, одежда, успех, слава, известность, унижение других людей… Но ученым, с которыми Марине выпало стоять плечом к плечу в этот тяжелый период, все это было чуждо. И Спицына полностью разделяла их убеждения. Самое великое счастье в жизни – любовь к своей профессии, готовность помогать людям в ущерб себе и проститься с жизнью, если это поможет общему делу. И Марина ощущала себя поистине счастливой.

Кислотно-зеленый цвет «КСБЗ-7», как ни странно, не резал глаза, наоборот, был приятен, хоть и слишком ярок. В операции участвовали все вирусологи (кроме Юрка Андреевича), Крамарь, Логовенко и один вооруженный военный. В общей сложности НИИ покинуло семеро человек, остальные продолжили находиться в здании, поддерживая с членами операции постоянную связь. От парадного команда ученых, следуя за Горбовским, двинулась в обход НИИ, к тыльной стороне, где находились необходимые шлюзы, уходящие глубоко под землю в Пятую Лабораторию.

Окончательно успокоившись, Спицына обратила особое внимание на погоду. Устройство шлема обеспечивало почти круговой обзор, непрозрачным был лишь участок затылка и темени, остальное занимала сферическая выпуклая поверхность из материала, чем-то напоминающего стекло, однако более гибкого и прочного. Во время инструктажа Гордеев упоминал его название, но девушка не запомнила. Марина смотрела на мир через специальный прозрачный материал герметичных шлемов, и мир казался ей необычным и странным.

Солнце давно взошло, кое-где на ослепительно-синем небе были небрежно разбросаны рваные кусочки полупрозрачных облачков, настолько тонких, что они меняли форму и рассеивались за несколько минут. Даже сквозь силикетовую ткань костюма Марина ощущала, что на улице дует достаточно сильный, порывистый ветер. Об этом же говорили и кроны деревьев, шелестящие россыпью темно-изумрудной листвы. Ветви тополей покачивались. Все было таким будничным и обыкновенным, что именно этот факт и поражал больше всего. Что-то было не так. И очень скорое Марина поняла, что именно.

Люди. А точнее, их полное отсутствие. Ежедневный гомон и шум человеческой толпы, спешащей по своим делам, столь приевшийся уху, столь привычный – вместо него была странная тишина. Не было слышно и звуков автомобильного движения. Дороги и улицы пустовали. Осознание того, что эвакуация ближайших районов, по всей видимости, окончена, заставило Марину сжаться. Ощущения были крайне необычными. Ассоциативная память услужливо подгоняла яркие образы пустынных постапокалиптических городов, о которых Спицына когда-либо читала или смотрела фильмы.

Слышимость в костюме была отличная. Марина различала даже далекое пение птиц, шелест листвы, мерный звук шагов своих коллег, шелест силикетовой ткани. Звуки, проникающие снаружи, не искажались, в отличие от звуков дыхания и голоса, поступавших во внешнюю среду через устройство в гермошлеме.

– Денек сегодня будет солнечный, – произнес кто-то поблизости.

Голос был сиплым и напоминал механический, но в нем слышались знакомые интонации, с которыми всегда говорит Гордеев. Никто ему не ответил. Марина перестала осматривать верхушки деревьев и переключила внимание на людей. Горбовский шел впереди, а она сама – в середине отряда. Девушке стало интересно, как звучит ее собственный голос, преобразованный устройством передачи гермошлема.

– Откуда они узнают, куда именно подвезти боксы? – спросила она и удивилась звучанию своих слов.

Ей показалось, что собственный голос, помимо механических изменений, сопровождается странным потрескиванием. Спицына знала, что примерно так же потрескивает дозиметр, но здесь его быть не могло. К тому же звук раздавался только в момент говорения и был едва уловим.

– Анатолий Петрович об этом позаботится, – коротко ответил один из военных.

– Все слышат потрескивание во время речи? – неожиданно спросил Гаев.

– Да. Все в норме, – заверил Горбовский, и Марина успокоилась. Сама бы она постеснялась о таком спросить, опасаясь, что ее сочтут глупой.