Гопакиада

В принципе, ранее любые крючки на эту тему, закидываемые «папистами», встречались с православной стороны в штыки. Однако в конкретное время, в конкретном месте, да еще и учитывая авторитет Скарги, ставший к 80-м годам XVI века категорией едва ли не абсолютной, отторжения не возникло. Напротив. Православным иерархам давно уже хотелось быть такими же «князьями церкви», как их коллеги-католики, их огорчала собственная «второсортность, а по сути, учитывая еще и традиционную зависимость от православных магнатов-спонсоров, так даже и «третьесортность». Спонсорам тоже хотелось стать «более равными», а кроме того, они наконец осознали, что в реформаторских сектах, куда убредают «их» людишки, нет-нет да звучат разговорчики о том, что «когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был дворянином?». О католических кругах и говорить нечего: их самым страшным сном была усиливающаяся ориентация малороссийского «быдла» на Москву, ликвидировать которую «православный истеблишмент», сидящий на дотациях магнатов, был не в силах. Так что явление «православного Скарги» было всего лишь вопросом времени, и даже то, что стать им решился именно Ипатий Пацей, епископ Владимирский и Брестский, учитывая его биографию, тоже едва ли может быть названо случайностью. Человек из разряда искателей истины, он, в юности порвав с «суевериями» и пройдя через несколько сект, в итоге пришел к выводу: да, вернейший путь к Господу ведет все-таки через «отеческую веру», однако Скарга прав в том, что уберечь ее от гибели можно лишь через ту самую «иерархическую унию».

Настоящих буйных, известное дело, мало, однако много дрожжей для пирога и не надо. Уже в 1590-м Гедеон Балабан, епископ Львовский и один из активистов «Ипатьевой рады», организовал встречу в Белзе, где вопрос об «иерархической» унии впервые, хотя и негласно, стоял на повестке дня, а с 1591 года в Бресте, уже под официальной «крышей» Ипатия, почти без перерыва шли соборы, обсуждавшие конкретику. Довольно быстро узкий кружок искателей истины растворился в массе «заинтересованных лиц». Что и неудивительно. Теперь, когда нашлось кому сказать «а», в желающих заявить «б» дефицита не было. Типичнейшим образцом этого сектора их преподобий был шустро вырвавшийся в лидеры Кирилл Терлецкий, епископ Лужский и Острожский, уже в те времена считавшийся личностью одиозной. Судя по всему, что о нем известно, спасение души — в отличие от земель, доходов и прочей мирской мишуры — его волновало не слишком, а кроме того, по мнению современников, «угодой Костелу» он стремился закрыть с десяток «висящих» на нем следственных дел по вполне уголовным статьям; показательно, что позже, сорвав банк по максимуму, Кирилл потерял интерес к унии и ушел в разгульную, политически нейтральную жизнь. Впрочем, это крайний случай, святое с грешным в той или иной степени путали практически все, даже люди из близкого окружения Ипатий, вплоть до Гедеона Балабана. Относительно же Михаила Рогозы, митрополита Киевского, по должности обязанного принять меры против «активистов», но вместо того взиравшего на творящееся с доброжелательным безразличием, исследователи по сей день не пришли к выводу, был ли он сознательным агентом влияния Ватикана или просто плыл по течению, наблюдая, чья возьмет.

Люди, в общем, были разные, и мотивы у них тоже разные. Однако в июне 1595 года очередной Собор выработал-таки 33 «конечные артикулы», на основе которых 7 епископий, входивших в Киевскую митрополию, готовы были признать суверенитет Святого Престола. Капитуляция, надо отметить, не была вовсе безоговорочной; полностью сдаваясь политически, православные иерархи ставили, однако, и серьезные условия, требуя не посягать на догматы Православия (в первую очередь не навязывать пресловутый filioque), а также признать за Киевской митрополией оставить право назначать епископов без вмешательства Рима.