Гонщик

– Рыцарь? – спросила я, едва слыша собственные слова из-за биения его сердца возле своей щеки. – А как ты сюда попал? Ты же должен быть в тренировочном лагере еще два месяца? – Приподнявшись, я поглядела на него, ощущая тяжесть в животе. – Ты же, ну, не сбежал в самоволку, чтобы увидеть меня… Нет?

Лицо Рыцаря не выдавало ничего. Его одежда тоже. На нем были камуфляжные штаны, но такие могли быть у него и просто так. Я толком не разглядела его майку до того, как он швырнул ее на пол, но она тоже была обычной – какого-то неяркого цвета, то ли черного, то ли темно-зеленого. На нем точно не было майки со скинхедской группой, тесных «levis», закатанных снизу, и тонких подтяжек, к которым я привыкла. Это точно. Он что, приехал прямо из лагеря или стал по-другому одеваться?

– Есть способы получить отпуск, – сказал Рыцарь, и от его тона у меня по спине пробежал холодок. – Семейные неприятности, например… Всякое бывает.

Я не хотела знать, о каких семейных неприятностях он говорит, потому что, что бы это ни было, я уверена, он был в этом замешан. Когда я была в последний раз в одном доме с ним и его «семьей», Рыцарь перебил каминной кочергой все стекла во встроенных витринах в гостиной и уделал лицо своего отчима в мясо, а его родная мать целилась в него из пистолета. Так что Рыцарь, без вопросов, мог устроить «семейные неприятности».

– Рыцарь… Что ты устроил? – спросила я еле слышным шепотом.

Рыцарь провел руками по моим обнаженным бедрам и посмотрел мне прямо в глаза.

– Я сделал то, что должен был сделать, Панк. И понадобится гораздо больше, чем несколько километров и несколько десантников, чтобы не пустить меня к тебе, Панк.

От его уклончивых ответов мне стало страшно, но я, сглотнув, все же задала вопрос, который так и так меня беспокоил.

– Ты кого-нибудь побил?

– Нет, – рявкнул Рыцарь. Потом его тон смягчился. – Один из моих клиентов работает в бухгалтерии Больницы Эмори. Ты не поверишь, насколько просто подделать документы, если дело касается твоих тату.

– Но у тебя же на базе нет машины. Как же ты…

– Сел на автобус.

– Господи, Рыцарь. Ты сделал все это только из-за моего письма? Ты же мог просто написать мне ответ.

Рыцарь улыбнулся. По-настоящему. Улыбнулся той улыбкой, ради которой я была готова вывернуться из кожи с первого дня, когда увидала ее. Улыбкой, из-за которой я верила, что он нормальный. А я в безопасности.

– Может, в другой раз я и попробую, – сказал он, сверкая белыми зубами и белыми глазами.

Я провела по этой прекрасной улыбке двумя пальцами – чтобы убедиться, что она мне не кажется. Потом я поцеловала его улыбающийся рот. У нас оставалось двадцать минут, и мы провели их, занимаясь тем, что получалось у нас лучше всего. Тем, чем Рыцарь научил меня заниматься. Мы занимались любовью – злобной, страстной, несчастной любовью.

А потом мы сделали то, что выходило хуже всего, и попрощались.

Глава 13

Я так и не заснула. Я просидела всю ночь, прижимая к лицу свою майку и стараясь выделить частичку запаха Рыцаря из всех одуряющих запахов, впитавшихся в нее за время моей смены в «Пьер Импорт». Он был там – под оглушающими нотами пачули, эвкалипта, лаванды и ванили. Если как следует зажмуриться и напрячься, я могла различить его – легкий промельк коричного мускуса. От этого запаха у меня внутри все сжималось и начинало колотиться сердце.

Тот факт, что чувства Рыцаря ко мне были точно такими, как я их себе представляла, что он не изменял мне с Лансом и не врал о том, кто он на самом деле, делало все и хуже, и лучше. Боль от того, что моя любовь оказалась ненужной, ушла, но ее заменила боль потери. Где-то там, в ночи, покалеченный, опасный человек пробирался в тени, унося с собой в кармане кусочки меня – огрызок сердца, лоскуток души, выпитую кровь, отрезанную во время пирсинга плоть, прядь волос с моей бритой головы, горшочек моих слез, мою девственность, мою невинность.

Но у него не было той единственной вещи, которую я сама много раз пыталась всучить в его убийственные руки. Рыцарь отказался брать мое будущее. Он оставил его новеньким и блестящим, все еще в упаковке. Что же мне с ним делать? Поставить на полку и убиваться над ним или отдать кому-то другому, чтобы открыть?

И захочет ли его этот кто-то, поняв, скольких кусочков там недостает?

– Ты. Мелкая. Шлюшка, – сказала Джульет, убирая сиську и передавая Ромео мне.

Ромео, с его кудрявыми черными волосами и миндалевидными глазами, был точной копией своей полуяпонской, полунегритянской мамы. Слава богу. Его папа, Тони, этот кусок дерьма, отсиживающий долгий срок за торговлю наркотиками, был далеко не красавец. И не мыслитель. Да и отец из него был никакой.

Я повесила на плечо пеленку для срыгивания и взяла сонного, сытого грудничка. Я однажды сделала ошибку, критикуя суровый метод срыгивания Джульет, так что теперь это стало моей обязанностью.

– Заткнись и скажи мне, что делать, – взмолилась я. – Я вся извелась.

– Я не могу заткнуться и говорить тебе, что делать, тупица, – закатила глаза Джульет.

– Фу! Ну ты же меня поняла, – фыркнула я.