Как следовало из сообщения Артиста, на горизонте внезапно возник аэродром в Чкаловской. Что еще могло скрываться под "Валерием Павловичем" и "дядей Моней", как не эта крупнейшая воздушная база, которую он узнал как свои пять пальцев за многие годы, когда улетал с нее в Афганистан, Литву, на север и на юг, а в последние годы -- в Чечню и Таджикистан. Сообщение Артиста как будто мгновенно соединило в замкнутую цепь разрозненные провода. Последние месяцы они отслеживали и брали на заметку буквально всякую мелочь, так или иначе имевшую отношение к ракете "Зодиак", ее двигателю "РД-018" и топливу ФФ-2.
И как выяснилось, именно с аэродрома в Чкаловской был намечен вылет гигантского военно-транспортного самолета АН-124 "Руслан" с разобранной ракетой "Зодиак" и макетом двигателя на борту. Как было решено на заседании правительства, это новейшее изделие военно-космической технологии отправлялось прямым рейсом в Сингапур, на открывающийся через неделю международный салон.
* * *
Два милицейских "жигуленка" унеслись куда-то по набережной, увозя Муху и Артиста.
-- Эх, -- воскликнул Пастух, -- хотел бы я знать, случайная была проверка или по нашу душу.
-- Теперь не узнаем, -- сказал Док. Они быстро уходили дворами в сторону от Москвы-реки.
-- И попрощаться не успели, -- вздохнул Трубач. -- Когда увидимся-то теперь?
Никто не ответил ему. Но все подумали одно: увидятся ли вообще когда-нибудь.
-- Йе-о!.. Да у них ведь и денег-то нет, -- вдруг вспомнил Боцман. -Ни копейки не осталось.
-- Не гони печаль, -- оборвал его Пастух и нервно потер щеку. -- Надо дать знать дяде Косте. Семка и сам сообразит, но лучше подстраховаться.
Они нашли телефон-автомат, предусмотрительный Боцман достал из кармана несколько жетонов. Пастух набрал номер, подождал...
-- Не берет трубку.
-- Как поступим? -- спросил Док.
-- Ну а что, собственно? -- пожал плечами Пастух. -- Задача поставлена, цель ясна. Что еще надо? Работаем в автономном режиме. Не привыкать...
-- Однако опасно шибко, начальник, -- с "чукотским" акцентом заметил Боцман и цыкнул зубом.
-- А что теперь не опасно? Выхода нет, -- покачал головой Пастух.
Они проходили мимо детской площадки. Никого не было там. Пустая голубая лавочка стояла под кленом.
-- Ну что? -- вздохнул Док. -- Видно, и нам расходиться теперь. Разделимся по двое, дождемся часа пик, а после... Ну, присели на дорожку.
Они сидели на голубой лавочке плечом к плечу, глядя в солнечное небо, на зелень листвы, на дома, на какие-то заборчики... Чье-то белье чуть колыхалось на веревке, в песочнице валялось забытое малышом зеленое пластмассовое ведерко... Город жил, чего-то ждал, на что-то надеялся. И никто знать не знал, что предстояло им.
Сидели не шевелясь, впитывая в себя эти минуты сосредоточенного безмолвия.
Пастух встал.
-- Все, парни! Обнялись, разошлись! Все четверо поочередно крепко стиснули друг друга, коротко взглянули в глаза, кивнули и быстро, не оглядываясь, зашагали по двое в разные стороны.
* * *
-- Слушай, Боцман, -- сказал Пастухов, когда они вышли на какую-то неприметную улицу, -- ты сколько раз бывал на аэродроме в Чкаловской?
-- Что я, считал? -- пожал плечами Хохлов. -- Раз двадцать, может. Улетал, прилетал... Ты это к чему?
-- А вот припомни, Митя, много ты видел там штатских? В пижонских шпаковских курточках и джинсах "леви-страус"?
-- Эх, -- стукнул себя по лбу Боцман, -- что же делать?
-- Как говорит Артист, "за что люблю я наши времена"... Лично я люблю их за свободу выбора и широту ассортимента. Кстати, и время убьем. С барышнями побазлаем... Знаю я один такой неприметный магазинчик.
Минут через сорок они уже переодевались в подсобке магазинчика, заваленной разным привозным и нашим тряпьем.
Пастух сбросил свою легкую куртку и уже хотел было напялить серо-буро-зеленую пятнистую робу, когда Боцман вдруг засмеялся.
-- Запасливый ты, как моя бабка. Тоже вечно булавки за подкладку вкалывала.
И он показал серебристую булавочную головку на внутренней стороне полы старой куртки Пастуха.
Пастух поднес ее к глазам.
-- Вот так клюква, блин! -- Он вытащил булавку. -- Вот ведь как интересно.
-- Думаешь, "клоп"? -- спросил Боцман.
-- И думать нечего. Когда только успели приладить? Надо вспомнить. Хотя бы попытаться.
Он напряг память, но ничего в голову не приходило.
-- А ну подожди, -- сказал Пастух и снова надел эту куртку. -- Где она была? Вот тут? Ну-ка, Боцман, попробуй потяни за фалду.
И едва Хохлов прикоснулся к его куртке в том месте, где была булавка, Пастух тотчас вспомнил то же ощущение минувшей ночью -- он поднимался по железной лесенке в вагон, когда чья-то рука вот так же потянула за куртку.
-- Вспомнил! -- воскликнул Пастух. -- Это тот, с "мицубиси", который встретил нас. И думать нечего -- он!
-- Что теперь делать с ней? -- спросил Боцман.
-- А ничего.
Пастух бросил булавку на пол и расплющил ее подошвой нового ботинка армейского образца.