Она не отвечает на мои мольбы? Я слышу, как она плачет в ночи, за запертой дверью. Какие страдания она терпит, и почему она не принимает мою помощь?
И. П.
18 октября 1905 года.
Сегодня я, наконец, смог пробраться в комнаты моей жены. Это произошло только благодаря хорошей службе Нэтти, ее верной камеристке, которая очень подавлена из-за беспокойства о самочувствии Станзы.
Войдя в покои, я обнаружил, что страхи Нэтти оказались более чем обоснованны. Моя любимая выглядела ужасно бледной и истощенной. Она не хочет питаться, и не хочет покидать свою кровать. Ее мучает постоянная боль. У меня нет знакомых врачей - мои медицинские познания охватывают только тех новоорлеанских жуликов и шарлатанов, которые выдают себя за врачей – но я вижу в ней упадок сил и атрофию, почти шокирующую своей быстроходностью. Неужели всего два месяца назад мы совершили поезду в карете по дамбе, Станза улыбалась и пела, и смеялась, сияя румянцев здоровья, красоты и молодости? Меня утешает лишь то, что Антуан и Комсток, отосланы в школу и избавлены от вида плачевного состояния их матери. У Боэция есть медсестра и репетиторы, чтобы занять его время, и до сих пор мне удавалось отвлечь его от расспросов о состоянии матери. Морис, храни его Бог, слишком молод, чтобы понимать, что происходит.
И.
21 октября 1905 года.
Да простит меня Бог – сегодня, несмотря на все другие лекарства, я принес Станзе гидроксоний и эликсир, который она выпрашивала. Облегчение и почти животный голод, отразившиеся в ее взгляде, оказались, пожалуй, худшим потрясением для моего сердца. Я позволил ей только один глубокий вдох; ее крики и проклятия после моего ухода с бутылкой в руке слишком больно вспоминать. Я считаю, сейчас наша ситуация до боли изменилась – это она должна быть заперта, вместо того чтобы самой запираться от меня.
... Что же я натворил?
26 октября 1905 года.
Сейчас очень поздно, и я сижу здесь, за моим столом, передо мной чернильница и светильник для письма. Это ненастная ночь, воет ветер, и дождь хлещет о средник окна.
Станза плачет в ее спальне. Время от времени из-за надежно запертой двери, я слышу сдавленные стоны боли.
Я больше не могу отрицать то, что я так долго отказывался принимать. Я говорил себе, что работаю только во благо, во имя всеобщего блага. Я верил в это со всей возможной искренностью. Разговоры о моем эликсире, вызывающем зависимость, безумие и даже врожденные дефекты – я приписывал вымыслам невежд, или тех химиков и фармацевтов, которые хотели извлечь выгоду из провала моего эликсира. Но даже мое лицемерие имеет свои пределы. Именно он несет ответственность за плачевное, даже можно сказать тяжелое, состояние моей жены – шоры сорваны с моих глаз. Это я виновен. Мой эликсир – это не лекарство от всех болезней. Он лечит симптомы, а не основную проблему. Он вызывает зависимость, и его первоначальные положительные результаты, в конце концов, подавлены загадочными и смертельно опасными побочными эффектами. А теперь Станза, и я сам, расплачиваемся за мою недальновидность.
1 ноября 1905 года.
Самый мрачный из всех ноябрей. Станза, кажется, слабеет с каждым днем. Сейчас ее мучают галлюцинации, и даже периодические приступы. Против своего здравого смысла, я пытаюсь облегчить ее боль морфием и дополнительными ингаляциями эликсира, но даже они приносят мало пользы; если уж на то пошло, они, кажется, ускоряют ее угасание. Боже мой, Боже мой, что же мне делать?
5 ноября 1905 года.
В темноте, что представляет собой моя нынешняя жизнь, теперь мерцает луч света. Я вижу отчаянную возможность – небольшую, но все же существующую – что я могу разработать лекарство, так сказать противоядие, от эликсира. Идея пришла ко мне позавчера, и с тех пор я не могу больше ничем заниматься.
Из моих наблюдений за Станзой, создается впечатление, что пагубные последствия эликсира вызваны своеобразным
Растения, вот что производит пагубные последствия. Логично предположить, что эти эффекты могут быть обращены
С этим противоядием, я, возможно, смогу помочь не только моей бедной больной Станзе, но тем другим, кто, благодаря моей жадности и недальновидности, тоже пострадал.