В коридоре ее ждал Генка. Он ничего не спросил, он пошел рядом, и Жене стало легче. Перед ее комнатой они остановились. Генка вздохнул и шмыгнул носом, выражая свое сочувствие.
— Это — издевательство,— сказала Женя, будто Генка был виноват в том, что ее не отпускали.— Я сбегу, сбегу! Не могу я в этом мертвом царстве, понимаешь?
Была у них такая на курсе песенка: «Отгремела весенняя сессия, нам в поход отправляться пора...» Женя отчего-то всю жизнь завидовала военным: их жизнь полна неожиданностей. У нее же все шло по порядку: школа, комсомол, институт, практика, работа... Какая-то лестница, ставишь на ступеньку ногу, а уже знаешь, что на ней будет другая.
С детства она запомнила, что под окном их комнаты стояла сосенка. Такая обыкновенная сосенка, серенькая, густая, муравьи по стволу бегают. Каждое утро, когда она вставала, она всегда видела одно и то же: сосенка с шелушащейся корой, муравьи и все остальное, похожее на прошлый и позапрошлый годы. И в какое-то утро она закричала: «Не хочу сосну! Не хо-чу!»
Родители ее не поняли, но все же переставили кровать к другой стенке. Ник Ник тоже не хотел ее понимать. На следующий день она опять пошла к нему. Она стала часто ходить к нему. Она смотрела на его пробор, на его очки, нарукавники, и всегда она думала: «Бедная я, и бедный Ник Ник! Он, кажется, искренне не может понять, чего я хочу. Было бы идеально, если бы я научилась вязать на спицах, как наши «девочки» (спицетерапия), или же собирала гербарии. Тогда у нас было бы о чем поговорить с начальником во время работы».
Однажды Ник Ник вызвал для совета Тасю, которая была к тому же членом месткома. Неизвестно, о чем они совещались, но, вернувшись, Тася сказала:
— Голубева, иди к нему.
Не взглянув на Женю, начальник очень сухо, как будто брезгливо, сообщил, что ей разрешается оформить перевод на производство. На ее место уже есть замена.
— Спасибо, Николай Николаевич! — сказала Женя с чувством. Он поморщился и отвернулся.
«Бедный Ник Ник! — подумала Женя. — Наверное, я сильно допекла его».
На третий день она вышла в свою смену в котлован.
Ей дали семь горластых бригад по ручной доборке скалы. В первый же день некоторые рабочие пытались с ней заигрывать. Они говорили: «Волнистая девка», «Сибирский экземпляр»...
Двух самых говорливых она отправила пересдавать технику безопасности. Остальные стали вежливо здороваться. Прораб Терещенко встретил ее нелюбезно. Он и руки не подал и сесть не предложил. Кивнул и продолжал свой разговор. Кому-то промывал мозги.
Будто бы только увидел ее, сказал:
— Идите на участок, я вас нагоню.— И, почти не дожидаясь, когда она выйдет, добавил, вовсе не стесняясь: — Бог создал три зла: бабу, милиционера и козла... Ох!
Тут же он вышел за ней показывать участок, как будто сказанное никак ее не касалось.
Скала ей попалась плохая, бухтела, как царь-колокол. Раз бухтит — значит, в трещинах. Значит, комиссия не примет, чтобы класть на такое основание бетон. Получалось, что рабочие работали впустую. И во всем виновата Женя.
Ее участок не выполнил план. Терещенко кричал так, что заглушал большой репродуктор на столбе, по которому диспетчер вызывает людей и передают важные сообщения.
— Не сдать такой участок! — орал он.— Для этого не надо было пять лет учиться в институте. Я вот не кончал ничего, а сдавал не такие участки...
— Но комиссия правильно не приняла основание,— только сказала Женя.
— Дали специалиста на мою голову,— застонал Терещенко.— Компот бы научили вас мужикам варить, детей бы рожать учили, а их в котлован на нашу голову!
— Детей рожайте сами,— сказала Женя тихо.— А то надорветесь от крика.
В прорабке были мастера, учетчики, и все это слышали. Женя стояла у дверей, но задержалась и посмотрела ему в лицо. Лицо у Терещенко было широкое, рябое, с толстым носом и толстыми губами. Он словно подавился ее словами, в глазах его не было злости, только недоумение. Он не привык, чтобы ему возражали.
Ночью Женя не могла спать. Думала о котловане, о рабочих, которым по ее милости из-за невыполнения плана урезали заработок. Получалось, что она плохо поступила, хотя все было честно.
«Дорогая, милая Нина Ивановна! Очень и очень извиняюсь, что ничего вам не писала, но я хорошо помню вашу просьбу не писать пустых писем. Правда, и это письмо будет отнюдь не содержательное. Но надо как-то разобраться во всем. Прежде всего в себе. Сейчас я работаю мастером в котловане, там, где хотелось бы. Я должна быть довольна, но я не довольна...»
Глава пятая
Письмо осталось недописанным. Оно выпало из книги, когда Виктор брал ее с полки. На другой стороне письма были выписаны всякие технические данные.