Головоломка

— Всем нам суждено когда-нибудь повзрослеть, Лиз, — сказала Диана. Она выдвинула ящик одного из шкафов и достала оттуда стопку белья, которую она тут же положила на постель.

— Ты так считаешь? — спросила Лиз. — В таком случае, позволь спросить тебя, когда же ты сама наконец повзрослеешь, дорогая? Во всей этой истории ты ведешь себя просто по-детски.

— По-детски?

— Вот именно. Если, естественно, тебя не охватила непреодолимая тяга к самоубийству. — Лиз скорчила глубокомысленную гримасу и снова отпила глоток кофе. — И я еще вечно подначивала тебя именно за то, что ты у нас такая уравновешенная девчонка. А тут ты вдруг требуешь от Дуга, чтобы он пустил по миру себя, а заодно и тебя тоже. Это же просто бессмысленно.

— Бессмысленно?

— Вот именно — бессмысленно. — Лиз нахмурилась. — И прекрати ты, наконец, повторять окончание каждой и моих фраз, только придав им форму вопроса. Получается что-то вроде бездарного подражания Хемингуэю.

— Прости, пожалуйста, — Диана расправила на постели очередную комбинашку, аккуратно сложила ее и уложила в чемодан. — А представь-ка себе, Лиз, хоть на минуточку, что в руках у этих мерзавцев кто-нибудь из твоих детей. Что бы ты сделала?

— Да я бы руку отдала на отсечение за него, — не задумываясь ответила Лиз.

— А предположим теперь, что у них мой сын — Бобби, а они потребовали этот выкуп с тебя?

Лиз снова отхлебнула из чашечки и некоторое время молча глядела в нее. Было все еще очень раннее утро и на лице у нее не было никакой косметики, однако и без нее она была очень красива, а глаза ее были все такими же лучистыми.

— Дорогая моя, — сказала она наконец. — Я люблю тебя как родную сестру. И всегда любила тебя, и дело тут вовсе не в воспоминаниях о старом добром времени, проведенном совместно в колледже. Но я далеко не уверена в том, что я с готовностью рассталась бы с пятью сотнями тысяч долларов ради того, чтобы спасти твоего сына. Нет у меня такой уверенности, Диана, и все тут. И если в результате этого признания ты станешь считать меня скотиной, то, ей-богу, я все равно ничего иного не смогу тебе сказать.

— Ты меня поражаешь, — сказала Диана.

— А почему? Только потому, что я — мать? Но я мать только тем трем маленьким чудовищам, что носятся целыми днями по дому, там на холме, и переворачивают в нем все вверх дном. Я, слава Богу, не прихожусь матерью всему человечеству, — Лиз помолчала. — Трех беременностей с меня хватило.

Некоторое время они обе молчали. Лиз допила свой кофе и отставила пустую чашку. Диана продолжала упаковываться.

— Очень мило с твоей стороны, Лиз, что ты предложила мне приют, — сказала Диана.

— Это — наименьшее, что я могла сделать, — просто сказала Лиз. — Но если Дуг спросит меня, что я думаю по поводу всего этого, то я совершенно искренне отвечу ему, что считаю тебя сумасшедшей.

— Твои старания пропадут даром. Он и так считает меня сумасшедшей.

— А ты уверена, что за этим твоим уходом не стоит ничего иного, помимо этого похищения? — спросила Лиз. — Неужто и в самом деле ничего? Тетушка Лиззи все поймет правильно, дорогая, поэтому тебе нечего стесняться… — Она неожиданно оборвала себя на полуфразе. — Он все еще по-прежнему хорош в постели?

— В постели он выглядит отлично.

— Так какого же черта? Что это с тобой творится? Сейчас же распаковывай этот дурацкий чемодан, спускайся к нему и расцелуй его ради всего святого.

— Лиз, — спокойно возразила ей Диана, — но вне постели он проводит по меньшей мере шестнадцать часов в сутки.

— Ах, дорогая моя, не жадничай, нам нужно научиться сдерживать свои аппетиты, — сказала Лиз, лукаво подмигивая.

— Не нужно шутить, Лиз. Мне сейчас совсем не до шуток.

— Ну, извини.

— Он трижды стучался в двери спальни за эту ночь, — сказала Диана. — А в последний раз он даже вроде бы плакал. Нет, ты можешь вообразить себе плачущего Дуга? — Она сделала паузу. — Я не стала открывать ему дверь. Он должен понять, что все это — серьезно. Он должен наконец понять, что я всерьез ухожу от него, если он откажется уплатить этот выкуп.

— А почему бы тебе тогда не потребовать от него, чтобы он просто пустил себе пулю в лоб? — спросила Лиз.

— Я прошу его всего лишь сделать то, что на его месте сделал бы любой человек.

— Не стоит говорить о “любом человеке”, когда речь идет о промышленных магнатах, — сказала Лиз. — Это же совсем иная порода.

— В таком случае я не желаю жить с людьми этой породы. Если деньги и власть представляются им важнее всего…

— Деньги и власть играют у них не столь уж большую роль, — сказала Лиз. — Магнатство — это самая настоящая болезнь. Мы, люди со стороны, называем ее шилом в заднице. Такие мужчины, как Дуг или Гарольд, не способны усидеть на месте, даже если ты приколотишь их гвоздями к стулу. Они должны двигаться, они просто обязаны делать хоть что-нибудь. Заставь их бездействовать — и это будет равносильно тому, чтобы предоставить им истечь кровью.

— А включает ли в себя это магнатство, как ты его называешь, полную утрату жалости и сочувствия к другим людям? — спросила Диана. — Неужто это — обязательный симптом этой болезни?

В дверь постучали.