Голодный дом

«Hyperballad» сменяется «Safe from Harm»[6]{31}, старым хитом Massive Attack. Меня окликает Ферн. Она растянулась на огромном диване в алькове, в одной руке – французская сигарета, в другой – бокал, как будто позирует для фотографии.

– Привет! Как тебе вечеринка? Нравится?

– Да, как ни странно. Ты Тодда не видела?

– Я видела, что он с тебя глаз не сводит.

Я так рада это слышать, что решаю задержаться – всего на минуточку. Кожаный диван мягкий и прохладный, я сажусь на него и утопаю, а он тихонько поскрипывает, с сухим похрустывающим чавканьем, как свежевыпавший снег под ногами или пенопласт, – для описания этого звука еще слова не придумали.

– Правда, что ли?

– Правда, Сал. Тодд не ради паранормальных явлений сегодня пришел. Какие у вас планы на сегодняшнюю ночь?

Я равнодушно пожимаю плечами, хотя меня прямо распирает от счастья.

– Ну, об этом пока рано говорить… Сначала посмотрим, как дело пойдет.

Сигарета Ферн с шипением гаснет в ее бокале.

– Не глупи, подруга! Тут от тебя все зависит. А Тодд – замечательный парень, такого упускать нельзя. Он мне чем-то брата напоминает.

А я и не знала, что у Ферн есть брат. Впрочем, мы с ней раньше особо не разговаривали.

– Он чем сейчас занимается – тоже в университете учится? Или актер?

– Сейчас он ничем не занимается. Он умер.

– О господи, Ферн… Прости, я не знала. Вечно я что-то ляпну невпопад!

– Да ничего страшного. Он… на Рождество вот уж пять лет будет, как он умер. Дело давнее. – Ферн не отрывает взгляда от окурка в бокале.

Пытаясь сгладить свой промах, я спрашиваю:

– А что произошло? Он был болен? Или несчастный случай?

– Самоубийство. На машине разогнался – и ухнул с утеса.

– Ох, какой ужас… прости! А почему… Нет-нет, не объясняй.

– Он записки не оставил, но утес был неподалеку от дороги к Тридейво – так наше родовое гнездо называется, близ Труро. Мы сразу поняли, что это не авария. – Ферн натянуто улыбается. – А саркофагом ему стал отцовский винтажный «астон-мартин», так что сам поступок можно считать предсмертным посланием.

– Ферн, прости меня, пожалуйста. Ну что я за идиотка! Я не хотела…

– Прекрати извиняться. Это Джонни идиотом был. Нет, я к нему несправедлива. За два года до этого папа умер, мама была вне себя от горя, вот на Джонни все и свалилось – и с завещанием разбираться, и с налогом на наследство, – а он тогда в Кембридже учился и, как мы потом узнали, страдал от депрессии… А вдобавок еще и его дурацкие, совершенно идиотические представления о чести и о долге – я карточные долги имею в виду… Ой, слов нет. Как будто нельзя было продать пару акров земли!

Сквозь запотевшие окна мы глядим в туманную ночь.

– Знаешь, я поэтому в Общепар и записалась, – говорит Ферн. – Если бы я хоть раз привидение увидела – какого-нибудь римского центуриона, всадника без головы, Риту и Нэйтана Бишопов, да кого угодно, мне все равно… Одного-единственного призрака было бы достаточно, я бы тогда точно знала, что смерть – не конец игры, а дверь. А за дверью – Джонни. Ох, Салли, если бы только знать, что он… ну, не просто прекратил быть. Ради этого я на все готова. Вот честно. Все бы отдала, запросто… – Ферн прищелкивает пальцами.

Отлепляю щеку от холодного кожаного дивана в темном алькове. Все еще звучит «Safe from Harm», видно, задремала я ненадолго. Ферн куда-то пропала. Рядом со мной сидит какой-то тип в пушистом коричневом халате, явно на голое тело – вон, волосатая грудь виднеется, и ноги волосатые. Фу, гадость! Слава богу, он на меня не смотрит – уставился на стену. По-моему, там было эркерное окно. Нет, показалось. Тип в халате еще не старый, но уже с лысиной; морщит лоб, по-совиному таращит заспанные глаза из-под сросшихся на переносице бровей. Лицо знакомое, только не пойму откуда. А Ферн-то хороша: излила мне душу и смылась, одно слово – актриса. Может, обиделась, что я задремала? Надо бы ее найти, извиниться. Бедняжка. Брата жалко, конечно. Все люди – маски, а под масками – снова маски, под которыми тоже маски, и так до бесконечности. Наверное, Тодд уже вернулся на кухню, а я никак с дивана встать не могу.

– Простите, – обращаюсь я к странному типу в халате. – Вы не подскажете, как пройти на кухню?

Он меня игнорирует, в упор не замечает.

– Спасибо, вы мне очень помогли, – ехидно говорю я.

Он еще больше морщит лоб, а потом медленно открывает рот. Вот еще, юморист выискался! Голос у него сиплый, какой-то пыльный, между словами – длинные паузы.

– Я… еще… в… доме?

Похоже, он обкурился до чертиков.

– Да уж явно не на Трафальгарской площади.

Медленно тянутся секунды. Он продолжает разговаривать со стеной. Ну ни фига себе!

– У… меня… имя… отня… ли…

Я пытаюсь его успокоить:

– Ничего страшного, утром все найдется.

Он смотрит в мою сторону, но не на меня, словно не понимает, откуда доносится мой голос.

– Даже… уме… реть… не… дают.

Нет, точно глюки.

– Мой вам совет на будущее – не курите всякой дряни.

Он наклоняет бритую голову к плечу, щурится, будто прислушивается к звукам откуда-то издалека.

– А… ты… но… вый…

– Кто? – хихикаю я – больше нет сил сдерживаться. – Новый мессия, что ли?