Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница

Ясное дело, старуха весит семьдесят фунтов, не больше, но ведь и я не гигант. Хотя раньше приходилось таскать грузы и потяжелее. Только бы руки так не тряслись. Приседаю. Мэгз забирается мне на закорки, как прежде — к Финнику. Медленно распрямляю ноги. Колени пока не дрожат. Может, и справлюсь. Одэйр (он уже взвалил Пита на спину) бежит впереди, разрывая лианы, а я — по его следам.

Туман все наступает, медленно и беззвучно, ровной стеной — если не считать цепких щупалец. Инстинкты кричат мне: от него надо уходить напрямую, но Финник, оказывается, мчится по склону под особым углом, по направлению к воде, окружающей Рог изобилия. «Точно, вода!» — проносится у меня в голове. Ядовитые капли все глубже проникают под кожу. Теперь я даже рада, что не убила Одэйра. Без него мне бы Пита не вытащить. Хорошо, когда кто-то играет на твоей стороне, хотя это и ненадолго.

Мэгз вовсе не виновата, что я начинаю падать. Она и хотела бы превратиться в пушинку, но не умеет. А мои силы не беспредельны. Особенно теперь, когда отнимается правая нога. Если первые два раза мне как-то удается подняться, то на третий она вообще отказывает, и старуха летит на землю, да и я качусь кубарем вслед за ней, попутно цепляясь за стволы и лианы.

Финник в тот же миг возвращается вместе с Питом.

— Не получится, — говорю я. — Можешь взять обоих? Идите вперед, я догоню.

Весьма сомнительное обещание, однако я произношу его со всей твердостью, на какую способна.

В лунном сиянии глаза Одэйра отсвечивают зеленым. Я очень ясно их вижу. Они странно мерцают, как у кота. Наверное, из-за набежавших слез.

— Нет, — отвечает он. — Я не могу взять обоих. У меня отказали руки. — В самом деле, они беспомощно дергаются во все стороны. Ладони пусты. Из двух трезубцев уцелел лишь один, и тот — у Пита. — Мэгз, прости. Я не справлюсь.

Дальше происходит нечто настолько невероятное и безумное, что я даже не успеваю вмешаться. Старуха рывком поднимается, целует Финника в губы и нетвердым шагом уходит в туман. Тело ее содрогается в жутких конвульсиях, точно в танце, а потом она падает.

Хочется закричать, но горло в огне. Делаю бессмысленный шаг навстречу туману, и тут грохот пушки провозглашает: Мэгз ушла навсегда, ее сердце остановилось.

— Финник? — хрипло зову я, но он уже отвернулся от страшного зрелища и возобновил отступление.

Волоча ногу, бреду за ним. Что еще остается?

Время и место утрачивают свой смысл. Похоже, туман проник даже в мысли, все кажется нереальным. Сокровенная, почти животная жажда жизни толкает меня вперед, вслед за товарищами, хотя и так уже очевидно: я умираю. Только по частям, а не как старуха — целиком, вся сразу. Это-то мне известно, или я просто думаю, что известно… Полный бред.

На бронзовых волосах Одэйра играют лунные блики. Продолжаю следовать за ним, хотя моя нога превратилась в бесчувственную деревяшку, а кожу пронзают обжигающие уколы.

Но вот Финник падает вместе с Питом. А я, словно заведенная, никак не могу остановиться, в конце концов спотыкаюсь об их распростертые тела и падаю сверху. «Значит, вот как, где и когда мы все умрем», — проносится в голове. Но мысль эта кажется отвлеченной и не пугает — по крайней мере, по сравнению с болью, терзающей меня прямо сейчас. Одэйр громко стонет, и я заставляю себя сползти. Теперь я отчетливо вижу стену тумана, принявшего жемчужно-белесый оттенок. То ли лунный свет обманывает мои глаза, то ли мгла начинает преображаться. Да, она быстро густеет, будто наткнулась на прозрачную стену. Прищуриваюсь: в самом деле, щупалец больше нет. И вообще никакого движения вперед. Как и прочие ужасы, виденные мной на арене, туман достиг положенного ему предела. Или же распорядители передумали нас пока убивать.

— Он остановился, — хочу сказать я, но из воспаленного рта вырывается лишь хриплое карканье. — Он остановился.

Видимо, со второго раза выходит немного понятнее, потому что Финник и Пит тут же оборачиваются. Белесая пелена поднимается к небесам, словно ее высасывают невидимым пылесосом, и вскоре от нее не остается ни клочка.

Пит скатывается с Финника, и тот поворачивается на спину. Мы переводим дыхание лежа, подергиваясь в сетях отравы, опутавшей и тела, и мысли. Проходит несколько минут. Пит неопределенно тычет пальцем вверх:

— Апс… яныы.