Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница

За это время трибуты успели переменить место до неузнаваемости. Мэгз и Финник соорудили хижину из травяных подстилок, открытую только с одной стороны, зато защищенную с трех остальных, с крышей и полом. Старуха сплела даже несколько мисок, которые Пит наполнил жареными орешками. Все глядят на меня с надеждой, но я отрицательно машу головой.

— Нет. Ничего не нашла. Хотя вода там наверняка есть. Вот он ее находил. — Поднимаю освежеванную тушку, чтобы товарищи по лагерю могли ее рассмотреть, и рассказываю, как подстрелила зверька с мокрым носом, как потом обыскала каждый квадратный миллиметр пространства вокруг того дерева в радиусе, наверное, тридцати с лишним ярдов.

— Слушай, а у него съедобное мясо? — интересуется Пит.

— Трудно сказать. По виду не отличить от бельчатины. Поджарить бы… — Я запинаюсь, представив себе, каково будет разводить костер прямо здесь, без подручных материалов. Даже если получится — соперники слишком близко, а дым не спрячешь.

Однако Питу приходит на ум кое-что получше. Насадив кусок мяса на заостренную палку, он запускает ее в силовое поле. Палка тут же летит обратно. Мясо почернело снаружи, зато пропеклось внутри. От восторга все начинают хлопать в ладоши; потом испуганно затихают, вспомнив, где находятся.

Когда белое солнце спускается с розоватого неба, мы собираемся в травяной хижине. Меня до сих пор не отпускают сомнения насчет местных орешков, но Финник объясняет, что Мэгз узнала их по своей прошлой Игре. Признаться, я очень мало времени провела в секции распознавания съедобных растений: в том году обучение не принесло ни малейшей пользы, — а теперь сожалею. Может, хоть что-нибудь выяснила бы о местной флоре. Впрочем, у Мэгз очень даже бодрый вид, а ведь она ест орешки вот уже несколько часов кряду. Я тоже откусываю кусочек. Мягкий, чуть сладковатый вкус напоминает каштаны. Может, и впрямь сгодится в пищу? У грызуна мясо жесткое и с душком, зато на удивление сочное. Для первого вечера на арене ужин удался на славу. Было бы чем его запить!

Финник подробно расспрашивает меня о зверьке, которого мы решаем называть древесной крысой: на какой высоте я его заметила, долго ли наблюдала, прежде чем выстрелить, и чем он тогда занимался. Да вроде ничем особенным не занимался. Вынюхивал насекомых, наверное.

Близится ночь, и это меня пугает. Хорошо, что есть плотные травяные циновки — хоть какая-то защита от незнакомых ползучих тварей, ведущих сумеречный образ жизни. Незадолго до того, как солнце ныряет за горизонт, на небосвод восходит луна. В ее тусклом свете еле видны окрестности. Наш разговор сам собой обрывается: все знают, что будет дальше. Мы усаживаемся в ряд у входа в хижину, и Пит берет меня за руку.

На небе вспыхивает капитолийский герб, словно парящий в воздухе. Слушая гимн, я думаю об одном: «Мэгз и Финнику придется гораздо хуже, чем нам». Но даже мне очень больно смотреть на портреты погибших, возникающие на огромном невидимом экране.

Сначала это — мужчина из Пятого, тот самый, кого Финник заколол трезубцем. Значит, предыдущие дистрикты все еще играют в полном составе — четверо профи, Бити и Вайресс и, разумеется, Мэгз и Финник. Появляются новые снимки: морфлингист из Шестого, Лай и Цецелия из Восьмого, оба участника из Девятого, женщина из Десятого и Сидер, Дистрикт номер одиннадцать. Возвращается герб Капитолия, звучит финальная музыка, и вот уже небо темнеет.

Никто из нас не произносит ни слова. Я не могу притвориться, будто бы хорошо знала каждого, но сейчас думаю о трех ребятишках, так и льнувших к Цецелии, когда ее уводили прочь. О доброте, которую Сидер проявила ко мне в нашу первую встречу. Даже воспоминание о том, как морфлингист с остекленевшим взором рисовал на моем лице желтые цветочки, вызывает боль. Все эти люди мертвы. Их больше нет.

Трудно сказать, как долго мы просидели бы молча и без движения, если бы, скользя между листьями, на землю не опустился серебряный парашют. Никто не протягивает руки, чтобы взять его.

— Интересно, кому это? — наконец подаю голос я.

— Какая разница, — отзывается Финник. — Пит у нас чуть не погиб сегодня; пусть он и берет.

Мой напарник развязывает веревку, расправляет шелковый купол — и обнаруживает маленький металлический предмет непонятного назначения.

— Что это? — интересуюсь я.

Никто не знает. Передавая подарок из рук в руки, мы по очереди изучаем его. Это трубка. На одном конце она чуть сужается, на другом — край немного загнут вниз. Что-то смутно знакомое… Деталь от велосипеда, палка для шторы?

Пит дует в трубочку, но не извлекает ни единого звука. Финник просовывает в нее мизинец и пробует использовать как оружие. Полный провал.

— Мэгз, ты могла бы этим рыбачить? — осведомляюсь я.

Старуха, которая может рыбачить при помощи самых разнообразных предметов, хмыкает и отрицательно трясет головой.