Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница

Гейл наклоняет голову, прижимается разгоряченным лбом к моему и привлекает меня к себе. Не только лицо — он весь пылает от близости печки. Закрыв глаза, я медленно растворяюсь в тепле. Вдыхаю запахи яблок и мокрой от снега куртки. Зимние запахи нашего прошлого, которое отобрали Голодные игры. Я не пытаюсь отстраниться. Зачем? И тут он, понизив голос, шепчет:

— Люблю тебя.

Ну вот, пожалуйста.

Почему так бывает? И ведь если бы знать заранее… Только что говорили с ним о побеге — и нате вам. С губ срывается самый дурацкий ответ:

— Я знаю.

Звучит ужасно. Дескать, понимаю, ты в этом не виноват, однако не вздумай чего-то ждать от меня.

Гейл отстраняется, я прижимаю его к себе.

— Да, знаю! И ты… тоже знаешь, как я к тебе отношусь.

Этого мало. Он разрывает наши объятия.

— Гейл, я не в состоянии думать сейчас о мужчинах. С той самой минуты, как Жатва выбрала Прим, все мои мысли пропитаны только страхом. Ни для чего другого просто нет места. Может, когда мы окажемся в безопасности, все будет иначе. Трудно сказать заранее.

— Ладно, посмотрим, — отвечает он, проглотив досаду, и, отвернувшись к огню, достает каштаны с подпалинами. — Маму долго придется уговаривать.

Думаю, она не откажется от нашего плана. Но ощущение счастья уже улетучилось, уступив место привычной вежливой отстраненности.

— И мою. Я все ей растолкую. Объясню, что иначе нам конец.

— Она поймет. Мы с ней и Прим часто смотрели Голодные игры вместе. Мама тебе не откажет, — уверенно говорит Гейл.

— Надеюсь. — Похоже, в доме похолодало сразу на двадцать градусов. — Вот Хеймитч, тот крепкий орешек.

— Хеймитч? — Гейл отрывается от каштанов. — Он что, пойдет с нами?

— Иначе нельзя. Не могу же я бросить его и Пита, когда… — Меня прерывает громкий стон. — А что?

— Извини. Я не представлял, какой шумной компанией мы отправимся в бегство! — рявкает Гейл.

— Их запытают до смерти, лишь бы выяснить, где мы.

— А как же родные Пита? Они на побег не решатся. Скорее уж, побегут докладывать капитолийцам. Думаю, парню хватит ума это понять. А вдруг он захочет остаться?

Я пытаюсь ответить как можно спокойнее, хотя голос предательски вздрагивает:

— Значит, пусть остается.

— Ты готова уйти без него? — не сдается Гейл.

— Чтобы спасти Прим и маму, да… — начинаю я. — То есть нет! Я сумею его убедить.

— А меня ты смогла бы бросить? — спрашивает он с каменным лицом. — Допустим, мама не согласится прятаться в зимнем лесу с тремя малышами.

— Хейзел поймет, она умная.

— Ну а вдруг? Что тогда, Китнисс?

— Придется ее заставить, Гейл. По-твоему, я все выдумываю? — Теперь и мой голос тоже готов сорваться от злости.

— Нет. Впрочем… не знаю. Может, Сноу тебя запугивает. Он же лично хотел устроить свадьбу. Слышала, как визжали от радости капитолийские толпы? Теперь ни тебя, ни Пита просто так не убьешь. Нелегко будет выкрутиться.

— Конечно, пока Восьмой дистрикт бунтует, президенту только и дела, что заниматься свадебным пирогом!

Я запоздало прикусываю язык. У Гейла мгновенно краснеют щеки, вспыхивают глаза.

— В Дистрикте номер восемь — восстание? — приглушенно осведомляется он.

— Не знаю. Не то чтобы настоящее — так, небольшие волнения. Просто люди на улицах…

Успокоить его — все равно что пытаться утихомирить дистрикты.

— Что ты видела? — восклицает Гейл, хватая меня за плечи.

— Своими глазами — почти ничего! Слышала краем уха… — Нет, бесполезно. Проще сказать ему все. — В кабинете мэра был включен телевизор. И я случайно… Там целые толпы, и все пылает, и миротворцы палят по жителям, а те отвечают камнями…

Тут я до боли закусываю губу и вместо того, чтобы продолжать рассказ, выпаливаю слова, которые все это время грызли меня изнутри.

— Гейл, это я виновата. Та выходка на арене… Если бы я тогда не достала ягоды, ничего бы и не случилось. Пит вернулся бы невредимым, все продолжали бы жить, как раньше.

— А как? — уточняет он, чуть смягчившись. — Мучась от голода? Надрываясь, точно рабы? Посылая детей на Жатву? Ты принесла не страдания, — ты подарила людям возможность. Главное, чтобы они осмелились воспользоваться ею. В шахтах уже поговаривают… Разве не видишь? Близится новое время! Наконец! Если в Восьмом восстание, значит, и мы могли бы… И все остальные! Вот оно, то, чего мы так долго…

— Прекрати! Ты не ведаешь, что говоришь. Миротворцы не из Двенадцатого — не ровня Дарию или Крею! Для них убить жителя дистрикта — то же, что муху прихлопнуть!

— Вот почему нам нужно вступить в борьбу!

— Нет! Нам нужно бежать отсюда, покуда не начались убийства!

Я снова срываюсь на крик. Зачем он так поступает? Почему не желает замечать очевидного?

Гейл грубо отталкивает меня.

— Ну и беги. А я не уйду ни за какие коврижки.

— Пару минут назад ты был рад бежать со мной. Не понимаю, причем здесь восстание в Восьмом? Ты просто взбесился из-за… — Нет, не могу ему бросить в лицо имя Пита. — А как же твоя семья?