Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница

Спустя еще несколько часов туман рассеивается, и передо мной возникает обветшалый дом на берегу озера. Скорее даже не дом, а маленькая однокомнатная постройка. Отец говорил, когда-то их было множество: остатки фундаментов до сих пор видны. Люди приезжали сюда рыбачить и развлекаться. «Мой» дом — бетонный, поэтому пережил своих сородичей. Из четырех стеклянных окон цело лишь одно, только рама давно пожелтела и покосилась от времени. Водопровода и света нет и в помине, зато печка исправна. В углу вот уже много лет высится поленница. Я развожу небольшой огонек в надежде, что дым будет незаметен среди густой сероватой мглы. Слушая, как потрескивает маленькая печка, беру игрушечную метлу из веток (ее связал отец, когда мне было лет восемь) и выметаю сугробы, скопившиеся под пустыми оконными провалами. А потом сажусь у огня и жду Гейла.

Он появляется на удивление быстро. За спиной — лук и стрелы, к поясу приторочена тушка дикой индейки — видимо, подстрелил по пути. Мой гость медлит на пороге, словно раздумывая, входить или нет. В руках у него — нетронутая сумка с едой, фляга, перчатки. Разозлился, не нужно ему моих подарков. Мне ли не знать, что он чувствует. Сама так вела себя с матерью.

Заглядываю ему в глаза. Сквозь понятный гнев проступают боль и обида от моего предательства, которое все называют помолвкой. Эта встреча — моя последняя надежда не потерять Гейла, не лишиться его навсегда. Можно было бы говорить часами, а он все равно бы не понял. Поэтому я пытаюсь перейти прямо к сути своих оправданий.

— Президент Сноу пообещал, что убьет тебя.

Он только приподнимает брови. Ни страха, ни изумления.

— А кого еще?

— Полный список мне не показывали. Однако все наши родные наверняка там есть.

Вроде подействовало. Гейл подходит ближе к печи, садится на корточки.

— И что можно сделать?

— Уже ничего.

Надо бы объясниться подробнее, но я не знаю, с чего начать, поэтому просто сижу и хмуро смотрю на огонь.

Примерно через минуту Гейл нарушает молчание:

— Ладно, спасибо, что предупредила.

Я уже собираюсь огрызнуться, но замечаю, как сверкают его глаза. Улыбаюсь — и ненавижу себя за это. Нашла время веселиться. Сначала обрушила на человека такое бремя…

— Знаешь, я кое-что придумала.

— Неужели? — Гейл швыряет перчатки мне на колени. — На. Не нужны мне подачки от твоего жениха.

— Пит — не жених. Это часть игры. И перчатки совсем не его, а Цинны.

— Тогда верни. — Он забирает и быстро натягивает перчатки, на пробу сгибает пальцы и одобрительно кивает: — Хоть умру с удобствами.

— Я бы на это не рассчитывала. Впрочем, ты же не представляешь себе, что произошло.

— Ну так выкладывай, — говорит Гейл.

И я начинаю с того самого вечера, когда перед коронацией Хеймитч предупредил, что мы с Питом впали в немилость у Капитолия. Рассказываю о том, как долго не находила себе места после возвращения, о внезапном приезде Сноу, выстрелах в Одиннадцатом дистрикте, о нарастающем беспокойстве зрителей, о помолвке, за которую мы ухватились, как за спасательную соломинку, и о немом ответе президента: этого недостаточно. Настало время платить по счетам.

Гейл выслушивает меня, ни разу не перебив. Во время рассказа он успевает спрятать перчатки в карман, достать из сумки еду и приготовить обед. Чистит яблоки, поджаривает хлеб с сыром, бросает в огонь каштаны. Я смотрю на его красивые ловкие пальцы. Все в шрамах, как у меня (прежде чем кожу очистили от любых отметин в Капитолии), но крепкие и умелые. Руки, которые добывают в шахте руду — и в то же время способны сплести почти невидимую ловушку. Руки, которым можно довериться.

Дойдя до места, когда наш поезд пустился в обратный путь, я делаю передышку, чтобы согреться горячим чаем.

— Ну и наломали вы дров, — произносит Гейл.

— Это еще не все…

— Погоди, дай передохнуть. Лучше сразу скажи: что ты задумала?

Я набираю в грудь воздуха.

— Давай убежим.

— Что? — От неожиданности он даже давится чаем.

— Бежим в леса, насовсем.

Его лицо — как бесстрастная маска. Сейчас назовет меня сумасбродкой, начнет смеяться… Я вскакиваю со стула, готовая спорить до посинения.

— Ты сам говорил: должно получиться! Тогда, перед Жатвой. Ты говорил…

Он делает шаг вперед — и мои ноги вдруг отрываются от земли. Комната стремительно кружится; я обнимаю Гейла за шею, чтобы удержаться. Он хохочет от счастья.

— Эй! — возмущаюсь я и тут же сама начинаю смеяться.

Гейл опускает меня, но руки разжать не спешит.

— Отлично, давай убежим.

— Серьезно? По-твоему, я не свихнулась? Ты правда со мной?

Словно гора свалилась с моих плеч. На плечи Гейла.

— По-моему, ты, конечно, свихнулась, но я с тобой. — Он говорит от души. — У нас получится. Непременно получится. Давай удерем навсегда, без оглядки!

— Уверен? Это ведь будет непросто, особенно с маленькими. Не хочу, чтобы через каких-то пять миль…

— Да, я уверен. Совершенно, непробиваемо, на все сто.