Голод и тьма

Первые их требования были очень уж похожи на то, что в свое время мы услышали от Любомирского – возвращение к старой границе, освобождение безо всякого выкупа всех польских пленных, признание польского суверенитета над Черниговской землей и Посеймьем. Щелкалов выслушал их вежливо, несмотря на то, что он видел, как у меня все кипело, но потом елейным голосом спросил, не слишком ли им холодно было по дороге. На недоуменный вопрос Сапеги, какое это имело значение, тот ответил:

– Приехали к нам столь знатные ляхи, чтобы по морозу, да не солоно хлебавши, возвратиться в свои земли. А зачем ехать-то было? Ведь князь Николаевский предупреждал графа Любомирского – Киев-то тоже русский город, да еще и мать городов русских. Негоже, чтобы он был у иноверных. То же и с Полоцком, и с Гомелем, и с другими русскими городами… Это если не договоримся.

Начался возмущённый галдеж. Лишь Любомирский не участвовал в нем, сидя с выражением лица, которое можно было лишь интерпретировать как «я же вам говорил». Но Щелкалов чуть повысил голос:

– Ну что, гости дорогие, вам решать, хотите ли вы мира либо войны.

– Мира, конечно, – поспешил заверить нас Сапега. – Вот только скажите нам, какие вы предлагаете условия.

– А и говорить ничего не нужно, – голос Щелкалова стал еще строже. – Вам же передал наши условия князь Николаевский. И граф Любомирский ездил, чтобы ознакомить с ними круля вашего и двор его. А вы баете, что не ведаете ничего.

– Дайте нам еще два дня, – попросил Любомирский. – Мы все обсудим.

– Добро, – отрезал Василий, несмотря на то, что я чуть приподнялся, собравшись возразить. – А теперь, гости дорогие, попрошу вас к столу.

И хлопнул в ладоши три раза. Открылись двери, и в зал начали вносить одно кушанье за другим. Я увидел, что поляки стали похожи на гончих псов, завидевших дичь…

6. Польские сети

После нашей встречи с европейскими «цивилизаторами», я ненадолго выглянул на улицу. Термометра у меня, увы, не было – забыл взять с Никольской – но, судя по цвету моей рожи после трех минут пребывания на свежем воздухе, теплее ну уж никак не стало, скорее, даже холоднее. Мне стало жаль стрельцов, несших караульную службу у дворцовых и кремлевских ворот. Впрочем, за то короткое время, что я провел во дворе, я видел, как из сторожки вышла одна группа стражников, а затем вернулась туда предыдущая. То же мы видели, когда мы пришли сегодня утром – следовательно, менялись они намного чаще, чем обычно. Слуг во дворе я не увидел. Впрочем, хоть и было два часа пополудни, не было видно и намека на солнце, а света было меньше, чем обыкновенно в вечерние сумерки.

Вскоре ко мне пришел человек от Бориса и напомнил мне, что присутствие наших польских друзей не является индульгенцией от моего учительства, тем более, что они запросили паузу. Разве что мне разрешили сегодня отменить уроки у родственников (но не у Ксении). Так что в мою «двушку» я вернулся лишь затемно.

– Некоторые тут гуляют по бабам, – услышал я насмешливый голос Рината. – А другие делом заняты.

– Расскажи, – я принял охотничью стойку, прямо как поляк при виде русского угощения.

– Пока мы с утра обряжались, аки модницы, Платон трудился, аки пчела. И первые результаты уже есть, – и он красноречиво посмотрел на нашего "секретаря". Тот с улыбкой перенял эстафету:

– Я договорился с постами на выходе из дворца, а также с постом у Фроловской башни, чтобы они записывали всех, кто проходит через их ворота. Более того, Фроловский пост послал людей к другим воротам. Результатов я ожидал в ближайшие дни, но, к моему вящему удивлению, первые плоды это принесло уже сегодня.

Часа в три, из ворот дворца вышел один из слуг ляшской делегации. Я потом проследил за его следами – он посетил кремлевские усадьбы Шуйских, Телятевских и Рубец-Мосальского, затем вернулся во дворец.

Надо сказать, что в Кремле начала семнадцатого века многие знатные семьи имели свои «усадьбы» – как правило, небольшие дома, где они могли остановиться во время каких-либо мероприятий. Усадьба Шуйских и усадьба Годуновых, ныне используемая царской родней, занимали бОльшую площадь.

Я кивнул, и Платон продолжил:

– А вот попозже и от Телятевского, и от Рубец-Мосальского были посланы гонцы – один прошел Никольскими воротами, другой Боровицкими. И это несмотря на столь жгучие морозы. И лишь недавно они вернулись в Кремль.

– Значит, и тот, и другой – предатели.

– Не факт. Но говорить с поляками желают.

– А Шуйские?

– Могут еще объявиться. Но мне кажется, они просто поумнее будут, чем Рубец-Мосальский. А вот Телятевский меня озадачил. В нашей истории он хранил верность Фёдору Борисовичу даже после смерти его отца, и присягнул Лжедмитрию только после того, как узнал о смерти всей династии, да и то не сразу.

Неожиданно пришел гонец от царя и попросил меня срочно прибыть в известный мне кабинет. Кроме самодержца, там находился и боярин средних лет.

– Се князь Алексей Иванович Николаевский, княже, сказал Борис, повернувшись к незнакомцу. А се, княже, князь Андрей Андреевич Телятевский. Расскажи ему, Андрею, что ты мне поведал.