Голод и тьма

В тот же вечер состоялся банкет в честь ясновельможных панов, как мне это ни было противно. Но созвал его Ноготков-Оболенский, так что пришлось соответствовать. Как ни странно, все было цивилизованно – кроме, наверное, того, что наши польские друзья, кроме самого графа, упились в хлам меньше чем за час. И Любомирский, смотря на свесившиеся со скамей туши в дорогих заблеванных одеяниях, изрек по-немецки:

– Простите нас, князь, и вы, воевода. Недостойных я с собой людей привез. В Москву я их с собой не возьму.

На следующее утро, они отбыли по дороге на юг, в Киев. Я с некоторым злорадством наблюдал, как трое товарищей Любомирского больше напоминали мешки с картошкой, чем опытных всадников. Впрочем, странно было, что они вообще держались в седле после перепития.

Около одиннадцати часов утра мне объявили о прибытии посольства из Бахчисарая. Я приказал встретить их так же, как и поляков – вежливо, но без лишних церемоний. Как ни странно, дети степей оказались намного умнее, чем благородные шляхтичи. Ко мне, кланяясь, вошли несколько богато одетых личностей – вероятно, перемешанных с европейцами, один даже был русоволосым. Подойдя ко мне, он склонился передо мной и передал мне два сундучка и грамоту, составленную, как ни странно, по-русски.

В одном сундучке было золото, в другом, поменьше – разноцветные камни. У кого они были награблены, я решил не спрашивать – мало ли что… А вот в грамоте было указано примерно следующее: виноват, исправлюсь, больше не буду. Точнее: хан предлагал подписать мирное соглашение на любой отрезок времени, выкупить всех пленников, и отпустить домой всех русских полонян, которые находятся в Крыму и еще не проданы – для этого, он запретил продажи русских, включая русских из Малороссии, в ожидании моего ответа. Это мне, скажу честно, понравилось, равно как и то, что, в отличие от поляков, речь шла обо всех пленных, а не только об именитых.

Я поблагодарил Мустафу-бея – так звали их главного – и предложил им сначала отобедать и отдохнуть, заверив его, что его предложение меня заинтересовало. Обед был намного более приятным времяпровождением, чем ужин с поляками. Манеры у крымчаков были изысканней и, кроме того, от поляков, даже от Любомирского, разило давно немытым телом. И это несмотря на то, что они были нашими родственниками-славянами. Но, как оказалось, татары оказались намного более похожими на нас в вопросах гигиены.

Пока их распределяли по покоям, мы с Ринатом обсудили их предложения, а затем связались с Москвой, после чего я набросал наши мысли на сей счет. Мы решили предложить мир на тридцать лет. Потом, подумал я, Крым можно и присоединить, но это лишь потом – нужна хорошо оснащенная и многочисленная армия, ведь нужно не только побить крымчаков, но и удержать полуостров. Более того, в любую подобную войну ввяжутся и османы. Так что лучше повременить.

Кроме того, мы согласны, чтобы крымчаки выкупили тех своих людей, кто не замешан в преступлениях против мирных жителей, но со следующими условиями. Весь русский полон, находящийся на территории Крыма, включая тех, кто находится в рабстве у частных лиц, должен быть отпущен в Россию. Минимальное количество тех, кто должен прийти сюда в течение месяца – пятьдесят тысяч. Более того, крымчаки обязуются обрядить их в теплую одежду и выдать им продовольствие на все время пути. И, наконец, по совету Рината, я запросил двадцать тысяч коз, немалое количество оливкового масла, а также кишмиш и другие сухофрукты согласно прилагаемым заявкам, и шубы – уже для нас. Золота и серебра решил не просить – все равно мы получим от них немалую сумму в виде выкупа.

Потом мы собрались все вместе, и я предложил им чаю, посетовав, что кофе у меня нет. На вопрос, что это такое, я вспомнил турецкое его название – кахве. Сразу после этого, Мустафа посмотрел на одного из своих людей, и тот принес мне мешок кофе в зернах, латунную кофемолку, латунную же турку, и немного молотой корицы, и, кроме того, глиняную амфору с вином.

– Княже, – сказал Мустафа чуть виноватым тоном, – вообще-то Коран не приветствует винопитие, но мы, каюсь, иногда нарушаем запрет.

– Выпьем его за ужином!

Ринат вызвался сварить кофе, присовокупив, что сахара нету, но мед как раз имеется. Сделал он его отменно, и наши гости даже попросили ещё. А я их расспрашивал про Крым, причем Мустафа удивился, что я столь много знал об их родине. Я заверил его, что никогда там не бывал, а то, что я знаю, я знаю от людей, посетивших этот благословенный край. Не буду же я ему говорить, что мой прадед из Севастополя, а прабабушка – из Ялты, и я вырос на их рассказах и еще дореволюционных открытках из тех мест…

Когда и вторые чашки кофе опустели, я понял, что, согласно восточной традиции, можно переходить к деловому разговору.

Я передал Мустафе наши пожелания. Прочитав их, он спросил с улыбкой, что будет, если требования наши выполнены не будут. Ринат ответил, что мы тогда подумаем, не нанести ли нам всем нашим войском визит вежливости к хану. Только я хотел извиниться за его слова, как Мустафа улыбнулся: