Голод

– Этого ты не знаешь, – говорю я шепотом, потому что он затронул что-то настоящее и глубокое. – Не все на свете черно-белое.

– Ты серьезно? – недоверчиво переспрашивает он. – Мы говорим о людях, которые причиняли тебе боль, Ана. Как ты можешь их защищать?

Голод явно возмущен тем, как со мной обошлись.

– Они дали мне крышу над головой, когда никто другой не пустил бы меня к себе жить, – возражаю я.

– Я пустил бы, – говорит Голод.

– Я что, должна пожалеть, что не уехала в закат с человеком, который истребил весь мой город?

– Это были мерзавцы, которые издевались над ребенком… и надо мной.

Как только эти слова вылетают из его рта, зубы у него сжимаются и снова разжимаются.

Я открываю рот, чтобы снова возразить ему, но тут он встает и подхватывает меня на руки.

– Хватит об этом, – говорит он, неся меня к тому крылу поместья, где располагается его комната. – Я хочу еще раз попробовать твою киску, и, черт тебя побери, я на что угодно готов ради того, чтобы снова почувствовать твои прелестные губки на своем члене…

Готов на что угодно? Вот это интересно. Возможно, у меня все-таки будет шанс спасти человечество.

Минет, который остановит кровопролитие. Мне очень нравится, как это звучит.

Глава 37

Утром я просыпаюсь не в своей постели. Что не так уж странно, когда я через некоторое время вспоминаю, где я.

В спальне Голода. В доме Эйтора.

Я сажусь и понимаю, что губы у меня распухли, одежда неизвестно где, волосы всклокочены, а голова…

Черт меня побери, давно у меня так голова не болела.

Мгновение спустя подкатывает тошнота.

Есть шикарный унитаз в ванной, но это все равно что в другом городе – слишком далеко для меня. Зато возле кровати стоит декоративная ваза.

Придется обойтись ею.

Я едва успеваю доползти до нее голышом, как мой желудок извергает из себя все съеденное и выпитое за последние двенадцать часов.

Пока меня рвет, я вспоминаю прошлую ночь во всех ее шокирующих подробностях.

О да, это был шок.

Я обнимаю керамическую вазу, и меня снова тошнит, хотя на этот раз я не уверена из-за чего: то ли из-за выпитого вчера, то ли из-за воспоминаний о моих крайне неудачных решениях.

Я все еще чувствую прикосновения Голода к моей коже, его губы, прижимающиеся к моей киске.

Я позволила ему вылизать меня всю. Боже. Я позволила себя лизать всаднику апокалипсиса.

При этом воспоминании я чувствую, как краснею. Я, профессиональная секс-работница, краснею из-за какого-то несчастного куни!

Но – Боже, смилуйся надо мной, – мне это еще и понравилось. А потом был наш до боли реальный разговор. Голод увидел мои шрамы и разгневался из-за того, как со мной обошлись.

Я прерывисто вздыхаю. Кто-нибудь когда-нибудь гневался на то, как со мной обходились? В борделе у меня были подруги – особенно Изабель, которая знала о побоях и пару раз выругала мою тетку. Но даже ее негодование никогда не было таким глубоким и сильным, как у Голода. Вчера он смотрел на меня так, как будто я заслуживаю лучшего – как будто, если бы он мог, то вернулся бы в прошлое и избавил меня от боли… или наказал бы тех, кто ее причинил.

И меня это невольно… трогает. Очень трогает.

И это проблема, потому что теперь между мной и Голодом все должно вернуться в прежнее русло. Такой был уговор.

А значит, нужно перестать думать о нем так, как будто между нами что-то изменилось.

Когда уже можно надеяться, что рвотные позывы прекратились, я подхожу к комоду и достаю из верхнего ящика еще одно прозрачное платье, на этот раз ярко-красное.

Рядом с моей кроватью стоит наполовину полный кувшин с водой и лежит кусок черствого хлеба. Горло у меня сжимается.

Неужели это Голод для меня оставил?

Внизу живота разливается тепло…

Прекрати, Ана. Он просто властный гад, с которым тебе приходится быть дружелюбной.

Секс по дружбе.

Вот и все.

Я съедаю хлеб и выпиваю почти всю воду, а потом, чувствуя, как бурчит в животе, заползаю обратно в кровать Голода.

Но когда я закрываю глаза, перед ними встает только одно: воспоминания о том, что мы делали в этой постели остаток ночи. Не совсем полноценный секс, но близко к тому.

По крайней мере, я не думаю, что дело дошло до… Под конец все вспоминается немного размыто.

Тем более что воспоминания об искусных руках Голода и его жестоких губах, касающихся моей кожи, пробуждают во мне желание. Завтра все будет как раньше? – спросила я тогда…

К черту все это. Эти воспоминания никогда не сотрутся из моей памяти. А пока они не сотрутся, как раньше между нами ничего не будет.

______

Наконец Голод приходит за мной.

Я слышу его шаги в коридоре, и с каждым шагом сердце у меня колотится все чаще. Шаги замирают возле комнаты, а затем открывается дверь.

Лежу, свернувшись калачиком, спиной к двери, но все равно чувствую на себе взгляд всадника. От него покалывает кожу.

Потом снова слышатся шаги. Пульс учащенно стучит в ушах, и мне делается тошно от беспокойства и сильнейшего волнения.

Ох, и правда ведь тошно, физически. Только этого не хватало.