Голод

Я завороженно наблюдаю, как розовый куст вокруг меня в считаные секунды оживает. На нем проклевывается единственный бутон. Я смотрю, как он набухает, а затем раскрывается, обнажая нежные дымчатые лепестки лавандовой розы.

При виде нее я немею.

Когда наши пути впервые пересеклись, Голод вырастил такой же цветок. И вот теперь снова.

Он срывает розу с куста и обламывает шипы. Проводит по розовому кусту рукой.

– Я знаю, что она прекрасна, – шепчет он растению, – но теперь ее нужно отпустить.

Словно поняв, розовый куст освобождает меня.

Как только я отхожу от него, Голод протягивает мне розу.

– Почему? – спрашиваю я, беря цветок. Почему он вырастил для меня эту розу после того, как уничтожил мой город, и почему вырастил ее сегодня снова? Это одна из тех странных мелочей, которые меня цепляют.

– Потому что рядом с тобой, – говорит он, – я чувствую странную потребность использовать свою силу для созидания, а не для разрушения.

В Сан-Паулу мы не возвращаемся, и я этому до чертиков рада. Даже отсюда, клянусь, я чувствую запах тлена в воздухе. Не могу себе представить, как выглядит смерть в таком большом городе.

Правда, полностью избежать этого зрелища все равно не удается. Эйтор жил на окраине, но город так разросся, что мы целые километры едем мимо трупов, зажатых в силках кустов и деревьев.

– Им было больно? – спрашиваю я.

Я ожидаю от Голода жестокого ответа. Вместо этого он говорит:

– Это было быстро.

– Зачем было убивать их именно так? – спрашиваю я. Теперь-то я знаю, что Голод может заставить человека увядать, как растение.

– Личные предпочтения в основном.

Больше он ничего не говорит. Кажется, даже не наслаждается деяниями своих рук так, как обычно. Я стараюсь не думать об этом. Слишком легко начать надеяться, что мне удастся постепенно изменить плохого человека к лучшему с помощью минета.

Хотя, надо сказать, мои минеты и правда способны преображать.

Уже после того, как мы выезжаем из города, вдоль дороги тянутся километры руин. Мертвые стебли кукурузы сбились в ломкие бурые пучки. Сады апельсиновых деревьев почти засохли. Обычно растения не умирают, пока мы не проедем мимо, но сейчас, глядя на горизонт, я вижу картины разрушения повсюду, насколько хватает глаз.

Это касается не только посевов. Мы проезжаем через еще один город, и на дороге столько трупов, что Голоду приходится лавировать, чтобы объехать их. Рядом со многими из этих тел стоят фургоны, набитые ценными вещами. Я запоздало понимаю, что перед нами по крайней мере часть людей, бежавших из Сан-Паулу до прихода всадника.

– Когда ты все это сделал? – спрашиваю я, зажимая нос от запаха.

В последнее время точно не мог.

Он издает какой-то горловой звук.

– После стычки с Эйтором я немного увлекся.

Немного увлекся? Это очень мягко сказано.

Но при имени наркобарона я вспоминаю ту зловещую ночь, когда мы с Голодом боролись за свою жизнь. Перед глазами до сих пор стоит изуродованное тело всадника, и при этой мысли у меня что-то сжимается в груди.

Это воспоминание, в свою очередь, тянет за собой другое – о том, как Голод дрался за меня, защищал меня.

Это не то, о чем следовало бы думать. То, что я вспоминаю об этом сейчас, среди груды мертвых тел, кажется чем-то неправильным.

Все кажется чем-то неправильным.

Я чувствую это с того самого момента, как проснулась. Легкость в животе, близость, о которой мне следовало бы сожалеть, но я не сожалела. Или то, как остро я ощущала сплетение наших тел – ни дать ни взять девственница, которую до сих пор никто никогда не трогал. А теперь вот это – сентиментальные мысли о Жнеце в то время, когда он едет по им же созданному кладбищу.

Это неправильно во многих отношениях.

Когда эти мысли перестают крутиться у меня в голове, я возвращаюсь к прошлой ночи и к тому, как Голод смотрел на меня. Как прикасался ко мне. Как пробовал меня на вкус.

При этом воспоминании я чувствую все тот же трепет внизу живота. Он затмевает последние намеки на тошноту. Только теперь я обращаю на это внимание.

Это не желание, хотя желание тоже никуда не делось.

В последний раз такое чувство у меня было с Мартимом, владельцем ранчо, который говорил мне о любви и, как я по глупости верила, собирался на мне жениться, но потом разбил мне сердце и женился на более подходящей женщине.

О боже.

Только теперь до меня по-настоящему доходит.

Так меня и переэтак во все места.

Я начинаю влюбляться в этого монстра.

Глава 38

Я пытаюсь отгородиться от этого открытия.

Голод просто очень хороший любовник.

Это просто любопытство, и к тому же у тебя слишком давно не было настоящего секса.

Никто в здравом уме не станет влюбляться в человека, который стирает с лица земли целые города.

– В чем дело? – спрашивает Голод у меня за спиной.

Конечно, всадник должен был заметить, что что-то не так, как только я сама осознала свои чувства.

– Все в порядке, – слишком поспешно отвечаю я. – А почему ты спрашиваешь?

Долгая пауза, а затем Голод внезапно останавливает коня.

О нет, нет, нет…

Жнец хватает меня за подбородок и поворачивает к себе лицом.

– Что ты делаешь? Почему мы остановились?

Мой взгляд скользит по окрестностям.