Голод

Мы сидели на крыльце нашего дома с открытой дверью, распахнутой навстречу пропитанному дождем воздуху и песне сверчков. Влажные облака пробирались к нам под одежду. Загадочные. Мимолетные. Теплый ночной ветерок охлаждал наши вспотевшие тела, и мы улыбались. Зайдя в дом, я открыла деревянный сундук. Ты был серьезен, когда я снова вышла к тебе, и ты с готовностью снял забрызганную кровью рубашку, чтобы надеть лучшую льняную рубашку своего отца. Ты почти дорос до нее. Провел рукой по рукавам и прислонился щекой к ткани на своем плече. Я обняла тебя – ты дышал на меня теплым дыханием.

– Как я устал, мамочка. А сна ни в одном глазу.

– Пусть ночь будет такой долгой, какой ей захочется, – ответила я. – С этого дня никто не потревожит наш сон.

Через некоторое время ты поднялся, собрал осколки своей жизни и пошел с ними к качелям, и дальше по жизни. Я видела, как ты качался – долго-долго, вверх и вниз, вверх и вниз. Ветер трепал твои волосы, раздувал на тебе одежду.

Прежде чем закрыть дверь дома, ты провел рукой по моим волосам и взглянул в сторону леса.

– Спокойной ночи, мама.

– Спокойной ночи, мой Руар. До завтра.

Думаю, ты постоял у двери, прежде чем улечься, поглаживая ладонью свою прекрасную рубашку и улыбаясь ночному свету, который просачивался сквозь кроны деревьев и ласкал доски пола.

Сама же я нисколько не чувствовала усталости. Прошло еще несколько часов, прежде чем я вошла в дом, чтобы улечься. Вместо того, чтобы спать, я сидела на крыльце, смотрела, как чернеет лес, и ощущала, как мое время снова начинает принадлежать мне. Среди ночи я зажгла огонь и сожгла твою окровавленную рубашку. От печки исходило тепло. От нее подпитывалась моя душа. Мне стало легко, я снова шагнула в космос. Заварила цветочный чай, наблюдая, как пузырьки воздуха поднимаются над кастрюлей. Вверх, всегда вверх. Я буду поступать так же, в ту ночь я дала себе слово. Ты улыбался во сне. Так давно я такого у тебя не замечала. Я погладила тебя по щеке и, когда я наконец заползла под одеяло, мое тело показалось мне тяжелым, теплым и расслабленным. Мочка твоего уха, идеально круглая, стояла у меня перед глазами, прежде чем я закрыла их, чтобы заснуть.

А теперь проклятая тропинка в Рэвбакку может зарасти навсегда.

Кора Через завесу плотного воздуха

День клонится к вечеру, по-прежнему жарко, и Бриккен устала. Сдержанная паника. Она измотана, но бояться приходится мне. Чувствую себя, как дыра на чулке. Наверное, в этом и есть главная проблема. Я должна избегать ее взгляда, оставив все, как есть. Не ворошить пыль и вопросы, особенно учитывая, что на похороны приедет Бу. Сжаться и посереть, не показывая, что я – кукушонок, пробравшийся в чужое гнездо и вытолкнувший остальных его обитателей. Гул их голосов, когда все начиналось – все это существовало отдельно от того, что объединяло нас с Руаром, они не имели к нам никакого отношения, и я не обращала на них внимания… По крайней мере, не особо. Помню, я улыбалась совершенно по-новому, если я видела его по утру, стоящего на пороге кухни, только что проснувшегося, босого, с обнаженным торсом. Даже не глядя, я знала, что его руки с годами ослабели, волосы на груди поседели. Когда он улыбался мне, я начинала дышать чаще.

Мы редко занимались сексом – только когда других не было дома. Бу находился где угодно, только не рядом с нами, но Бриккен и Даг крались вдоль стен и смотрели на меня. Мои дни напоминали бревна. Иногда проплывали мимо тихо и спокойно, мимо меня и пакета с мюсли, скользили по поверхности мимо камней и отмелей. Но потом их бросало волнами в реки, озера и водопады – но редко, лишь когда дом оставался в нашем распоряжении. Я ложилась и ждала, а он приходил ко мне – так все было, как мне кажется. Потом я расправляла простыни ладонями, но мне не удавалось убрать все складки, как бы я ни тянула за края. Когда Даг возвращался домой, я крепко сжимала оставшуюся подушку с попугаем и лежала в кровати так неподвижно, что тело затекало, пытаясь скрыть, что не сплю.

Когда остальные были в доме, Руар принадлежал мне на расстоянии. В лесу же я знала – на что бы ни упал мой взгляд, все это принадлежит ему. Искренность вокруг меня в сыром воздухе. Он был мой. Только когда он не мог меня услышать, я решалась об этом подумать. Когда я знала, что он идет вечером домой, я ждала его снаружи в темноте, грудь сдавливало, воздуха не хватало, я не сводила глаз с опушки и калитки. Часто я прижималась лбом к его лбу у дровяного сарая. Иногда он дышал так близко к моему лицу, что я ощущала тепло его дыхания.

– Только теперь я живу!

Я шептала эти слова в его губы, но на самом деле слова были не нужны.

Однажды Даг заметил нас, когда мы так стояли, но никак не отреагировал. Руар долго смотрел ему вслед.

– Он всегда такой был, Даг.

Слово в слово как я сама подумала.