Голем 100

Я отправился в Институт Океанографии, чтобы договориться с Люси Лейц, приятелем по МТИ, о ба­тисфере. Люси — это Фридрих Гумбольдт Лейц, док­тор философии, и ДОДО (большими буквами). Нет, не ископаемая птица, а Директор Общих Донных Опера­ций. Я знал, что у них есть маленькая батисфера.

Они отмечали Празднество Опс пиршеством из сырой рыбы, поедая избыток живности из собствен­ного аквариума. Ты не представляешь, Гретхен, какой стыд за человечество испытываешь, глядя в глаза ги­гантскому крабу, когда ты отламываешь ему клеш-

ню... Короче говоря, я получил благословение One от Люси и полное добро на батисферу, поэтому настра­ивайся на завтра — и постараемся не сорвать дело, потому что теперь я знаю, что Индъдни прав. Наше время действительно истекает. Когда я закончу, то ты, думаю, со мной согласишься.

Оттуда я пошел в штаб-квартиру Армии Оледе­нения, надеясь, что перехвачу там тебя — утрясаю­щую свое выступление из «Паяцев». Тебя не было, и я все уладил сам — ну и акулы эти святоши! Они бились в истерике на молитвенном сборище по случаю начала Опснедели. Ясное дело, Армия на дух не переносит ложную богиню One и ее грязные, порочные, греховные Опалии.

Их там было, наверное, с тысячу, во главе с оче­редным Скрябин-Финкелевским фигляром, ошизевшей кокни, называвшей себя Сабрина Финкель. Выли «Как Ем у пчела...», крушили все подряд, дергал ись в экстазе —• ну прямо толпа линчевателей. За моей спиной спря­талась девушка, и неудивитепльно, что она была ис­пугана — я сам дрожал от страха.

— Вы, похоже, джентльмен, даже несмотря на ваш ужасный вид, — сказала она (я был весь в Планта­торском пунше — потом объясню). — Бога ради, забе­рите меня отсюда. Какая мерзость!

Ну, мы оттуда быстренько смылись, схватили тачку и направились ко мне в Оазис. Каждый сидел в своем углу и молчал. По пути пришлось вести себя как джентльмен и предложить на выбор: или она едет дальше к себе, куда ей надо (за мой счет, разумеется), или предварительно поднимется на минутку в пент- хауз выпить на посошок.

— Я бы, конечно, сейчас выпила. В проклятой Ар­мии сухо, как в пустыне. Только чур не приставать!

— Боже упаси! — Меня аж передернуло. — Что я, Казакова? Пойдем скорее, чертовски холодно.

Мы поднялись в комнаты, и я стал разжигать камин.

— У тебя за воротником рубашки торчат вишен­ки, — заметила она, внимательно за мной наблюдая. — Ты в курсе?

— Не мудрено. Я недавно столкнулся с большим котлом Плантаторского пунша.

Девушка бродила по комнатам, с любопытством глазея по сторонам.