Гой

– У вас, видимо, может возникнуть вопрос, а почему же американцы такие идиоты? На этот вопрос я отвечать не буду, потому что американцы отнюдь не идиоты, чего вам, к сожалению, в вашем нынешнем отмороженном, чтобы не сказать хуже, состоянии не понять. Мне страшно подумать, что же нас ждет лет через пять, может быть – раньше, а может быть – и позже. Ладно, свободны все, а я лично отбываю в Египет, где собираюсь присвоить его президенту, оголтелому арабскому нацисту с младых когтей, высокое звание Героя Социалистического Труда. Или, может быть, лучше Героя Советского Союза? У нас Ленин героем Советского Союза не был. А этот, чувствую, будет и получит священное право на бесплатный проезд в метро.

Хрущев еще раз оглядел зал и повторил:

– Свободны, что я сказал!

Григорий Карась тоже попытался мгновенно испариться по добру по здорову, но услышал:

– А вас, уважаемый товарищ Григорий Карась, я попрошу остаться.

3.

– Знаешь, кому раньше принадлежала эта вилла на территории ныне дома отдыха для трудящихся имени ВЦСПС? Между прочим, тут неподалеку, буквально в двух шагах, появилась на свет Анна Ахматова, которая родилась тут только затем, чтобы никогда в жизни этих райских мест больше не увидать. Вот смотри, президента Египта собираюсь Героем сделать, а великой русской поэтессе даже виллу и «Вольво» с персональным шофером подарить не могу. С другой стороны, пусть скажет спасибо, что мы ее вообще вместе с ее бывшим мужем не расстреляли. Может быть, это удачное место рождения и хранит ее всю жизнь и по сей день от наших чудовищных репрессий? Думаешь, что я случайно сюда прямо перед посещением Египта наведался? Люди, о которых ты никакого представления не имеешь, настоятельно посоветовали мне пожить тут минимум неделю перед тем, как я зайду в пирамиду египескую. И что ты думаешь? – Хрущев перешел почти на шепот. – Были мне голоса.

Дорогой Никита Сергеевич встал со стула и подтянул брюки, пояс которых был у него и так почти на груди, поскольку живот его прямо от нее и начинался. «Вылитый Санча Панса, – подумал Григорий, – если бы не клыки и глазенки кабаньи». Они вышли из зала, появилась охрана, и Хрущев кивком головы приказал открыть дверь в стене коридора, о существовании которой Григорий бы и не догадался. Хрущев задержался на входе, потом, взяв в руки поданный ему одним из сопровождающих факел, сказал:

– Все-таки одного охранника с собой возьмем.

И они, Дорогой Никита Сергеевич с факелом в руке, Григорий и боец охраны, начали спускаться в подземелье. Зашли в небольшую комнату. Посредине стоял стол, а на столе канделябр с многочисленными рожками со вставленными свечами. Хрущев, не гася, вставил факел в подставку в стене, после чего приказал охраннику зажечь свечи.

– Присаживайтесь, ребята, и послушайте, чего старик Хрущев вам расскажет.

Но рассказывать начал охранник, что весьма удивило Григория, но ни в малейшей степени коммунистического царя.

– Батюшка ты наш, Дорогой Никита Сергеевич, – вскочив из-за стола и бухнувшись на колени, возопил охранник, – не вели казнить! – и если бы он сумел, то попытался бы зарыть голову в землю.

– Видал? – обрадовался Хрущев и легко предсказал. – Сейчас начнет каяться в том, что дедушка у него кулак, а бабушка – еврейка. Ну, рассказывай, служивый, что у тебя с дедушкой и бабушкой.

– И то и другое, – оторвав лицо от земли, сознался охранник, однако на этом не остановился, но произнес следующую, видимо глубоко им выстраданную сентенцию:

– Но ведь правнук за прабабушку не отвечает, а внук не отвечает за дедушку.

– Это кто же тебя этому научил? – послышался грозный вопрос. – Уж не вынесенный ли мною из мавзолея? Как вы легко, надо отдать вам должное, всякую ересь усваиваете. Он ведь и многому другому учил. Ты, вот что, кончай каяться и перестань меня обижать. Думаешь, взяли бы мы тебя на работу, если бы все про твоих прабабушек с дедушками не знали? И то, что скрыл – хорошо, ибо всегда есть за что с чистой совестью тебя ликвидировать. А что поделаешь? Работа у нас такая. У всех советских людей, можно сказать. Давай, не порть праздника, садись с нами за стол. Не каждый день с простыми людьми чаи распиваю.

– А ну, – обратился он к своду подземной комнаты, – внесите сюда кофе с молоком и колбасу.

Когда все заказанное оказалось на столе, Дорогой Никита Сергеевич удовлетворенно произнес:

– Вкус у меня, конечно же, эклектический, зато убедительно антисионистский. Как сказано в нашем с некоторых пор исконно славянском Священном Писании? А сказано в нем: «Не вари котенка в молоке матери его». И вообще не вари котенка, ибо нет у него копыта ни раздвоенного, ни, как говорится, конвенционального. Но и голод не тетка. Нет, братцы, не для сионистов наше отечество разлюбезное. А вот Америка для них, выходит, самое то. Как ты это объяснишь, бывший комбат, чудом избежавший немецкого плена? Да, бросили мы вас на съедение в Севасе, ты уж извини старика-Первого секретаря ЦК КПСС нашей родной коммунистический партии.

– А как же им за Америку не цепляться, если мы их кинули, а она, не будь дура, взяла и подобрала?