Гоголь

Немытые окна, тёмные классы, холод в классах, холод в глазах учителей, нехотя поднимавшихся на кафедру, чтоб произнести очередной урок, – вот что запомнил Гоголь об этом учении. Девятилетний мальчик, нежившийся до этого в тепле родительского дома, он, оказавшись в чужих стенах – и на квартире жили у чужих людей, – чувствовал себя неуютно. Сохранившиеся до наших времён «Дела Полтавского уездного училища за 1819 год» говорят о том, что братья Гоголи часто опаздывали на занятия, а ещё чаще пропускали их.

О способностях Никоши и Ивана тоже не сказано ничего хорошего. По аттестации учителей, Николай Яновский «туп… слаб… резов», а его брат «туп, слаб и тих». В записях за вторую половину 1819 года о способностях братьев замечено, что они «средственные», а в поведении оба мальчика «скромные».

Впрочем, большого различия между оценками поведения и прилежания учеников не делалось. Оценки ставили как попало – путали и фамилии воспитанников, и их возраст. Так, братья Гоголи то оказывались старше в ведомости, то младше. Обязанности учителей сводились к тому, чтобы дать задание, а смотрителя училища – бессменного Ивана Никитича Зозулина – чтоб как можно чаще «посещать классы». Иногда он это делал не один, а в сопровождении директора училищ Полтавской губернии господина Огнева.

Посещения эти сопровождались особой строгостью, В классе повисала мёртвая тишина; казалось, муха пролетит, и то слышно. Учитель грозно посверкивал глазами на отвечающих, отвечающие сбивались, страшась розги, что-то лепетали, учитель нервничал, класс тоже.

Страх наказания, наказания по любому поводу и без всякого оправдания, висел над всеми в училище. Или «книга за успехи», или розга – среднего между поощрением и карою не было, и ожидание расправы было даже страшней, чем сама расправа.

В классах редко убирали, одноглазый солдат-инвалид появлялся с ведром и тряпкою раз в два дня. Нечисто было под партами, в коридорах, нечисто было и в отношениях между учениками: ябедничали, рассказывали гадости про учителей, про девочек, которые учились в другом отделении, старшие колотили младших, отбирали у них привезённые из дому гостинцы. Учителя, получавшие 200 – 250 рублей в год и жившие в наёмных квартирах, ходили в потёртых сюртуках, выглядели беднее многих детей.

Школьное окружение Никоши и Ивана было пёстрым. Тут выглядывала смесь – демократическая смесь всех родов и званий. Состояли в училище дети священников, корнетов, поручиков, крестьян, купцов. Были сыновья военных и цивильных полковников и подполковников, были и столбовые и новоиспечённые дворяне, только что вылезшие из кличек и прозвищ, такие, как Антип Гнилокишков, Аполлон Матрица или Тит Левенец. Были и Мокрицкие, Цимбалистовы, и Жуковские, и сын титулярного советника Николая Зощенко Андрей Зощенко[3].

Ни с кем из этих мальчиков Гоголь не сошёлся. О единственном его полтавском приятеле той поры – сыне помещика Герасиме Высоцком – мы знаем очень мало. Рассказывали те, кто видел его уже немолодым, что был он шутник, любил острое словцо и соседи побаивались его колких характеристик.

Брат Иван всё время болел, родители хотели даже забрать его раньше срока в Васильевку, но тут грянул гром – брат умер.

То была первая смерть, прошедшая вблизи Гоголя. Позже он написал о своём брате поэму, которая называлась «Две рыбки». Одной из этих рыбок был сам Никоша другой – его любимый Иван. Никто не подозревал в нём этих высоких чувств. Никто не догадывался о глубине привязанности его к брату. Потрясение было столь сильное, что Василий Афанасьевич был вынужден забрать сына из училища. Ещё в начале 1819 года он писал А. А. Трентинскому: «Сверх того, я должен буду с открытием весны отправиться со своими детьми в Екатерин: (славль), а может быть, и в Одессу, ибо в Полтаве держать их более не намерен…»[4]

Смерть младшего изменила его намерения. Везти Никошу одного в Одессу или Екатеринославль он не решился. Вновь начались поиски способа учения, подыскивание подходящего человека, который смог бы подготовить сына к поступлению в гимназию. Такой человек нашёлся, и опять-таки в Полтаве. Им оказался некий Гавриил Сорочинский. Василий Афанасьевич на этот раз отдал сына «в люди»: Никоша поселился в доме учителя, там же проводились и занятия. Питался он тоже с семьёй Сорочинского.

Поэтому и плата за его учение производилась в основном натурою. Из Васильевки слали сало, мёд, крупы гречневые и пшённые, муку, бочонки с огурцами. Учитель, случалось, выговаривал отцу Гоголя за несвоевременные поставки провизии и в несколько приказном тоне просил его быть пообязательнее. «Прислать… – пишет он в Васильевну, перечисляя меры крупы и муки, фунты мёду и пуды сала, количество бочонков. – Теперь же дать 300 денег да остальные по щоту за прежнее время»; когда Василий Афанасьевич запаздывает, замечает: «Покорнейше прошу приказать отпущать повернее провизию». Об успехах Никоши в этих посланиях ничего не сообщается. Никоша, по заверению учителя, «в объятиях дружбы» – этим всё сказано.