Гнёт. Книга 2. В битве великой

В кабинет вошёл грузный седой генерал, за ним с портфелем в руке шагал худой, жёлчного вида полковник. Шествие замыкал высокий добродушный штабс-капитан — следователь по делу "беспорядков в Троицких лагерях". Он держал в руках две объёмистые папки, набитые бумагами.

Когда все, поздоровавшись с начальником края, расселись возле стола, Самсонов спросил штабс-капитана:

— Закончили следствие?

— Так точно, ваше высокопревосходительство.

— Сколько человек подлежат суду?

Самсонов, хмуря брови, вопросительно смотрел на следователя. Тот достал бумагу, прочёл и ответил:

— Четырнадцать человек безоговорочно признали себя виновными. Двадцать человек понимали, что это бунт и сочувствовали. Остальные отнекиваются. Говорят, ничего не знали…

— Не знали… Просто струхнули, — жёлчно заметил прокурор. — В охранное отделение давно поступали донесения о связи сапёров с рабочими железнодорожных мастерских. Натворили дел, а теперь трусят, подлецы! — При этих словах щека прокурора нервно задёргалась. Он недружелюбно посмотрел на следователя.

— Я старался быть объективным, — вспылил штабс-капитан.

Самсонов выдвинул ящик, достал листовку, протянул следователю:

— Прочтите вслух.

Штабс-капитан послушно поднёс листовку к глазам и громко прочёл:

"Долой суд палачей!

Товарищи солдаты! Суд идёт!

Суд лютый, страшный суд, каждое слово которого — обман… Этот суд несёт жестокую казнь и кару нашим братьям, восставшим против насилия и тирании.

Только выбранное от всего народа правительство даст нам праведный суд. И перед тем великим народным судом предстанут царские судьи-палачи.

Так пусть же готовятся к нему палачи, которые теперь судят наших товарищей — борцов за правду и свободу.

Долой самодержавие! Долой произвол!"

Ещё будучи кадетом, штабс-капитан славился своими декламаторскими способностями. Он выступал на вечерах, потрясая слушателей чтением "Сакия-Муни". Надо признаться, что голос у него был звучный. Не вникая в смысл листовки, он читал с подъёмом и так выразительно, что генерал-судья в ужасе таращил глаза, прокурор поёживался, а Самсонов из-под опущенных век следил за выражением лица декламатора. Провозгласив; "Долой само…", штабс-капитан поперхнулся. Потом убитым голосом прошепелявил: "Долой произвол". Самсонов усмехнулся и пододвинул к нему расшифрованную телеграмму. Но теперь следователь из предосторожности сначала пробежал глазами по написанному, а уже потом с выражением прочёл: "Резолюция его императорского величества на донесение о выступлении сапёров. "С виновниками бунта должно быть поступлено беспощадно!"

— Так вот, господа. Воля государя — закон, помните об этом и никаких объек-тив-ных настроений! — проскандировал начальник края.

В середине августа местные газеты скупо сообщили: "Четырнадцать человек сапёров приговорены к повешению. Приговор приведён в исполнение десятого числа. Остальные участники приговорены к каторжным работам на разные сроки".

В числе казнённых были Павел Волков, Бунин и Слободский. Их хорошо знали рабочие железнодорожных мастерских.

* * *

На Адмиралтейской набережной у самого парапета, сковывающего Неву, стоял Ронин. Он задумчиво смотрел на тяжёлые свинцовые волны реки, кое-где расцвеченные белыми лотосами пены. Длинная прорезиненная накидка с капюшоном защищала его от дождя и от холода. Гладко выбритое лицо осунулось, но глаза смотрели зорко и молодо.

С резким криком мелькнула в воздухе чайка, спустилась к воде и снова с добычей взмыла в серую муть неба.

Вчера вечером Ронин вернулся из Финляндии. По поручению революционного комитета он должен был получить литературу, переправленную из Парижа. Дело оказалось трудным. Последнее время охранка буквально рыскала всюду, и потребовалось немало хил и выдумки, чтобы сбить жандармов со следа. Опасность подстерегала на каждом шагу. Многих участников революционных кружков уже арестовали и выслали. Полиция пыталась нащупать нити, связывающие рабочие кружки с партийным центром за границей.

Перед самым возвращением Ронина из Финляндии полиция схватила трёх членов революционного комитета Путиловского завода. Такой удар мог быть нанесён лишь с помощью предателя. Требовались особая бдительность и осторожность в работе, проверка каждого человека. Чтобы сохранить боевые кадры, решено было на некоторое время отказаться от встреч с членами комитета.

Ронин получил указание месяца на четыре исчезнуть с поля зрения, найти постоянную должность, легализировать себя. "Пожалуй, надо ехать в Ташкент", — решил он.

Ронин остановился у Аничкова моста, украшенного четырьмя бронзовыми конями. Задумался.

Возле одной из статуй Ронин заметил человека. Облик его показался ему знакомым. Вгляделся. Под нарочито неряшливой одеждой угадал члена петербургского комитета Тихая.

Подошёл к пьедесталу, залюбовался конём. Казалось, каждый мускул трепещет под гладкой бронзовой кожей. Зашагал дальше, услышал тихий голос: "Заболел, не разговаривайте со мной. Шпики ходят по пятам…"

Ронин, не глядя, обронил:

— Еду в Ташкент.

— Разумно.