Читаем Гнёт. Книга 2. В битве великой полностью

Гнёт. Книга 2. В битве великой

Роман А. Алматинской «Гнёт» — большое историческое полотно, в котором нашли своё отражение события целой эпохи. А. Алматинская рисует дореволюционный Туркестан, быт и нравы колониальной окраины России, показывает, как шло сближение народов, как зрели революционные силы, свергнувшие в 1917 году царя и буржуазию и открывшие новую, светлую страницу в жизни Туркестана. Настоящее издание романа «Гнёт» А. Алматинской предпринято в связи со 100-летием со дня её рождения. Издание третье в двух книгах (сокращённое).

Автор Неизвестeн

Историческая проза / Роман18+
<p>ЧАСТЬ ПЕРВАЯ</p><p>Глава первая</p><p>ЗАРЯ-ЗАРЯНИЦА</p>Дела давно минувших дней,Преданья старины глубокой…А. С. Пушкин

Было раннее морозное утро. То время, когда долгая зимняя ночь медленно отступает перед надвигающимся рассветом, несущим с собою неповторимо нежные розовато-алые тона пробуждающегося дня. Далеко на востоке загорается тонкая полоса этой радостной расцветки. Медленно растёт и ширится она, позолоченная ещё не видимым лучом солнца, постепенно охватывая голубые дали неба.

Это раннее пробуждение зари русский народ называет заря-заряница.

Спит, ещё не проснулась старушка Москва, тихи её улицы. И кажется, что прошедшие века в дрёме повисли над славным русским городом. Чудится: веют старые предания над сонными площадями, над золочёными главами церквей, над остатками массивной стены Китай-города, над приземистыми Иверскими воротами. Ворота эти ведут на Красную площадь, раскинувшуюся у Кремлёвской стены. Там памятник Минину и Пожарскому напоминает о бессмертном подвиге русского народа, о его горячей любви и преданности родной земле.

Царские сатрапы и полицейские сыщики в поисках крамольников и бунтовщиков почти никогда не переходили Замоскворецкого моста, уверенно заявляя:

— Крепки там исконные русские обычаи и преданность престолу.

…На небольшой тихой замоскворецкой улочке, теряющейся в зарослях берёзы и тальника Москвы-реки, стоял старинный, но подновлённый деревянный домик с мезонином. Вокруг него теснились ветхие домишки с палисадниками и садами, что придавало улице деревенский вид.

Дом с мезонином своим фасадом глядел на восток, и заряница уже окрасила улыбчивыми розовато-алыми тонами его окна, покрытые морозным узором.

На безлюдную улицу из-за угла торопливо вышли два человека. Один был в тёплом пальто и в меховой шапке, другой — в полушубке и треухе.

Миновав крыльцо дома с мезонином, человек в пальто пошарил в кармане и, вынув затейливый ключ, открыл калитку в заборе. Пропустив спутника в сад, вошёл сам и аккуратно запер калитку.

— Смелей шагай за мной, Корней, вот в эту дверцу да наклонись: лоб расшибёшь. — Войдя в маленькие сенцы, оба поднялись по витой лестнице в мезонин. — Ну, раздевайся, будем отдыхать, а потом о деле, — говорил первый, снимая пальто и вешая его у двери. Сняв калоши и шапку, раскинул руки в стороны, сделал несколько гимнастических упражнении. — Вот теперь всё в порядке, согрелся. Садись в кресло, к печке…

Говоривший был совсем молодым человеком с нежным, ещё не знавшим бритвы лицом. Русые волнистые волосы упрямо спадали на высокий лоб с чёрными бровями. Большие серые глаза искрились, смотрели озорно и дерзко. Ступал он бесшумно и легко.

Корней, сняв полушубок, оказался в суконном кафтане, подпоясанном кушаком, за который был заткнут длинный охотничий нож.

Широкие плечи и большие крепкие руки указывали на недюжинную силу этого человека. Угрюмое лицо, обросшее русой бородкой и усами, было решительным, а глаза глядели неожиданно ласково.

Сдерживая раскаты басовитого голоса, спросил:

— Ну, Андрей, где твой товар? Покажь, может, вожжаться не след?

— Ладно, сиди. Сейчас разбужу Янека…

— А меня будить не надо…

Из-за перегородки вышел высокий тонкий человек в крестьянском платье. Его лицо альбиноса поражало бесцветностью волос, бровей, бороды. Но черты лица и вся фигура дышали таким величием, что ему под стать были бы рыцарские латы, а не крестьянская сермяга.

— Вот какой он, наш Яносик польский, ветер удалой! — воскликнул Андрей, отступив от двери.

Янек шагнул ближе к хмурому богатырю, зорко оглядел его, точно изучая. А тот разочарованно начал:

— Вишь ты, хлипкий какой, а…

Он не успел окончить фразы, как «хлипкий», молниеносным движением охватив его за плечи и дав подножку, повалил на пол.

Приглушая голос, воскликнул:

— Го-го-го! Какая дичина.

Неуклюже поднявшись, тот удовлетворённо гудел:

— Ну-ну, ловкач! Лесника свалил…

— Знай наших! Ну, как товар? Нравится? — засмеялся Андрей. — Только вы тихо, черти полосатые. Сейчас матушка поднимется: она чутко спит.

— Так мы тихо… — проговорил Ян.

— Тихо, тихо, а весь дом затрясся, — прогудел лесник.

В ту же минуту внизу раздался голос:

— Андрюша, что это загрохотало у тебя?

— Ишь, голос какой, точно горлинка воркует, — хрипло прошептал лесник.

Тем временем Андрей уже распахнул дверь, ласково говорил вниз:

— Это так, старый дуб с Воробьёвых гор рухнул. Мы потревожили твой сон?

— Нет, я уже встала, заряницу встречала. А твоему дубу не надо ли горячего чая и закусить? Спустись в столовую, забери.

— Мамочка, ты чудо из чудес и сама заря-заряница!

Послышался смех, хлопнула дверь, заскрипели ступеньки под ногами спускавшегося Андрея. Через несколько минут он вернулся с подносом всякой снеди и с чайником чая. Холодное мясо, колбаса, пирожки и тёплый белый хлеб сразу пробудили у мужчин аппетит.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза