Гнёт. Книга 2. В битве великой

— Милая Татьяна! — торопливо произнёс Юдин. — Позвольте представить капитана Ронина — герои былых битв, укротителя диких коней… Онегин, грозящий запеть петухом…

Багрова удивлённо глянула на своего партнёра:

— Петухом? Не понимаю…

— Он вам разъяснит. А я бегу следить за выполнением программы. — Юдин скрылся на сцене.

"Онегин" и "Татьяна" остались вдвоём. Она смотрела доверчиво и ласково.

— Мне непонятны слова Сергея Петровича, поясните.

Она подошла к трюмо. Естественно, без жеманства, стянула с головы парик, протянула его Ронину. Тряхнув остриженными локонами, привела в порядок причёску и села в кресло.

Ронин следил за каждым её движением и машинально втиснул парик в шляпу, где лежали его перчатки.

— Какое надругательство! — улыбнулась девушка. — Ну, о каком петухе шла речь?

Ронин вынул парик, положил шляпу на подоконник и, присев напротив Лады, рассказал о своей угрозе в редакции.

— Вот и всё, дитя моё…

Пушистые ресницы взлетели вверх, изумлённый взгляд ожёг его.

— Что значит "дитя моё"?

— Иллюстрация моего возраста. У меня трос внуков, седые виски, за плечами долгие годы жизни.

Он говорил так, словно убеждал самого себя. Руки всё ещё перебирали машинально её парик.

— Ну и что? Всё это неубедительно. Семидесятипятилетний Гёте, замкнутый, суровый старик, забыв свою учёность, своё величие, как мальчик влюбился… Да оставьте в покое татьянинскую причёску.

Она вырвала из его рук парик и швырнула на окно. Он поднял на неё глаза.

— Да, взаимная любовь старика Мазепы и его крестницы. Всё это патология. Молодость и старость — это огонь и пепел. Огонь гаснет под пеплом… Простите, как я должен вас звать? Я не хочу официально, мои годы дают право…

— Пожалуйста, зовите как хотите. У меня множество имён.

— Какие же всё-таки?

— Моя мамочка оказала мне плохую услугу, выбрав имя Аглаиды. Она зовёт меня Лада. Бабушка зовёт Аида, подруги — Ага. Понимаете — Ага?! Я просто в отчаянии… А кому нравится — Глая. Одним словом, судя по Тредиаковскому: "Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй". Выбирайте любое…

Любуясь оживлённым лицом девушки, Ронин спросил:

— Вам никогда не бывает скучно?

— Разумеется, нет. Скучают бездельники. Моя же натура не терпит пустоты. Ну, какое же имя вы выбрали?

— А почему вам не нравится Лада? Это красивое славянское слово означает "любимая".

— Вот ещё… Лада, Лада, ладушки! — и она, напевая, захлопала в ладоши. — Ну что тут красивого?

— Буду звать вас Светлячок. Ведь Аглаида означает "светоподобная".

— "Светляк покажет грацию и в воздухе красивую зажжёт иллюминацию". Это написано в детской книге.

Вошла дублёрша Багровой — полная, медлительная дама. Оказалось, она живёт по соседству с Ладой.

— Пойдёмте, Ладочка, пора. Муж зашёл за нами, проводит.

При сове "Ладочка" девушка с видом мученицы посмотрела на Ронина, прошептав: "ещё… Лодочка!"

Ронин проводил их до дверей. Прощаясь, крепко пожал руку Багровой.

На следующий день состоялся концерт. По окончанию администрация устроила для артистов ужин. Отговорившись срочным делом в редакции, Ронин простился и вышел в вестибюль. Здесь неожиданно для себя увидел Ладу. Она была бледна и печальна. Протягивая руку, тихо спросила:

— Уходите всё-таки?

— Надо, Заряночка моя вечерняя… Пока не поздно… — проговорил он, целуя её руку.

Она вся затрепетала от этой ласковой фразы и потянулась к нему. Но он, сдвинув брови, отступил и поспешно вышел.

В честь двадцатипятилетия Туркестанского общества сельского хозяйства тринадцатого сентября 1909 года состоялось торжественное открытие юбилейной выставки.

Выдался жаркий воскресный день, и с утра Соборная улица была заполнена народом.

Все четыре части сквера были обнесены забором с красивой деревянной аркой у входа. Фронтон украшал стилизованный среднеазиатский орнамент с надписью, сделанной под арабскую вязь.

Вторая половина выставки, расположенная в городском саду, соединялась со сквером красивым восьмиаршинной высоты виадуком для пешеходов.

К одиннадцати часам стали собираться приглашённые. Предъявляя распорядителю билеты, они проходили в сквер через боковую калитку.

Прошёл и Ронин вместе со своим редактором и секретарём редакции.

— Вот видите, весь цвет Ташкента уже здесь, а начальника края всё нет, — отметил редактор.

— Любит помпу. Как вы думаете, могут ли быть значительные экспонаты от сельского хозяйства, — поинтересовался Ронин, — саранча, кажется, повредила посевы.

— Да, это одно из стихийных бедствий Туркестана, Но дальше Кокандского уезда она не дошла… Остановили.

В это время распахнулись ворота, цепь полицейских преградила путь хлынувшей было толпе. Пристав заорал во всю мощь своих лёгких:

— Назад! Назад! Коляска начальника края.

К воротам сада приближалась целая колонна экипажей. Толпу оттеснили, и праздничный кортеж въехал в узкий живой коридор. Начальник края и его свита покинули коляски, вошли под арку. Здесь его уже ждал священник. Начался молебен.

— Кто этот высокий, бородатый? Он ещё не стар, а весь в орденах, — тихо спросил Ронин стоявшего рядом секретаря редакции.