Гнилые болота

I Мои родственники играютъ комедію, а я — двухлтній ребенокъ — не понимаю ея и плачу

Въ одинъ изъ субботнихъ вечеровъ все наше семейство собралось около небольшого круглаго стола.

На стол шумлъ и соплъ самоваръ. Какъ старый, некстати болтливый другъ, посвященный во вс семейныя тайны, онъ добродушно напвалъ о томъ, что въ домашнемъ запас еще есть и чай, и сахаръ, и что никто изъ присутствующихъ не ляжетъ нынче спать, не согрвъ своего тла, достаточно продрогшаго въ одной изъ тхъ холодныхъ квартиръ, въ какихъ родятся, страдаютъ ревматизмомъ и гемороемъ и умираютъ отъ чахотки петербургскіе бдняки. Звуки этой веселенькой и безпечной, какъ беранжеровскій припвъ, псни успокоительно дйствуютъ на небогатыхъ людей, возвщая имъ минуту отдыха и собирая ихъ въ тсный кружокъ. Заслышавъ знакомую псню, собралась и наша семья. Мой отецъ оставилъ верстакъ и рубанки, отеръ широкою ладонью крупныя капли трудового пота, покрывавшія его большой, умный лобъ, и занялся чтеніемъ перевода одного изъ безконечныхъ англійскихъ романовъ. Матушка, чтобы не помшать отцу, вполголоса разговаривала со своею матерью, красивою женщиною, одтою въ щегольское шелковое платье, составлявшее рзкую противоположность съ простенькимъ нарядомъ ея дочери и со всей обстановкой нашего жилища. Я же, тогда еще двухлтій ребенокъ, сидя на высокомъ стул и ожидая подачки, обозрвалъ все окружавшее меня, озаренное неяркимъ свтомъ единственной сальной свчи. Взрослые и дти всегда занимаются этимъ дломъ отъ скуки, отыскивая, нельзя ли чмъ-нибудь поиграть. Свча озаряла предметы, хорошо извстные каждому небогатому русскому человку, принадлежащему къ сословію мщанъ или къ разночинцамъ. Неуклюжій самоваръ, дланный фтуле, какъ гласила надпись на немъ, фарфоровый чайникъ, приземистый и толстый, какъ купецъ, зажирвшій отъ празднаго сиднья въ лабаз и отъ вчнаго чаепитія, блыя фаянсовыя чашки и сахарница родной фабрикаціи съ нарисованными на нихъ срыми людьми, весьма похожими на воткнутыя въ землю головастыя булавки, съ срыми же цвтами и разрзанными дынями, весьма похожими на разгрызенные каленые орхи-двойчатки, ложечки польскаго серебра съ обглоданными краями, давно пожелтвшія и потерявшія свой недолговчный блескъ, слизанный вмст съ прилипавшимъ къ нимъ сахаромъ, — вотъ все, что было доступно моимъ глазамъ. Эти вещи и въ давнопрошедшія времена своей незавидной молодости были не изъ числа красивыхъ и, даже лежа на пыльномъ окн въ дрянной лавчонк, ни разу не заставили прохожаго остановиться и со вздохомъ подумать: «эхъ, чортъ побери, кабы деньги, всю бы, кажется, лавку откупилъ!» Покупая ихъ, не думалъ справляться покупатель: дйствительно ли этотъ пузатый самоваръ дланъ фтуле, точно ли Зайцевъ произвелъ на свтъ эти чашки? Покупалъ онъ ихъ потому, что цна показалась сходною, отдавалъ своей хозяйк-жен, и начинала она помыкать ими, какъ помыкаютъ невзрачными бдняками, назначенными самой судьбой на помыканье. А теперь эти вещи такъ затерлись и обшмыгались, что не могли занять даже неприхотливаго вниманія ребенка и говорили ему лишь о недостаткахъ бдности, еще непонятной, но уже нисколько не привлекательной для него.