Гнилое яблоко

После того, как Нана

(была убита)

пропала, мой отец стал очень мало разговаривать, а моя мать начала очень много смотреть телевизор. Однажды я вышел во двор и увидел Миико из соседнего дома, копающего палкой землю. Он был угрюмый, маленький и глупый, и никогда не интересовал меня прежде. Но в то утро я сказал ему:

– Я тоже один. Давай поиграем вместе.

Спустя несколько месяцев мой отец покончил с собой.

Я снова на земле. Трава под щекой. Единственное утешение, единственное настоящее ощущение в этом смутном, расплывающемся мире. Нет сил подняться, да и не хочется. Лежать под колышущимся маревом, но не качаться вместе с ним. Хочу уснуть, крепко, без снов, от которых я устал… так устал… Не понимаю, что творится здесь, и почему я оказался втянут в эту историю. Сколько можно меня мучить? В этой жизни я уже пережил слишком много мерзостей.

На секунду возникло чувство падения. Мои обмякшие мышцы даже не отреагировали, хотя обычно это ощущение заставляет дернуться всем телом. И все; я лежу, растекшийся лужей, как жидкость; даже если это будет стоить мне жизни, я останусь лежать. Отум шляется где-то поблизости. Какая разница. У меня нет сил убегать, в любом случае. Я щелкнул по кнопке фонарика, пряча себя в темноте.

(он сошел с ума, нет, это вообще не он, он никогда не станет убивать меня, я знаю)

Хватит.

Сплю.

20. Громадина

«Нашел тебя. Нашел тебя».

Его голос, монотонно повторяющий одну фразу, пропилил плотную стенку кокона моего оцепенения. Я открыл глаза, увидел синеву ночи, осознал: «Отум», и вжался в землю, как испуганный зверь. Но это не поможет: даже если Отум не увидит меня, он уловит дрожь моего страха и по ней сможет меня отыскать. Я слепо нашарил фотографию Наны и аккуратно убрал ее в карман. Потом попытался нащупать на земле укатившийся фонарик, смутно ощущая близость Отума – и Отум, сволочь, ударил меня ножом.

Боль была одуряющая, словно на руку плеснули кипятком. В первую секунду я даже не понял, что случилось, и дернул рукой, раня себя еще больше. Мой крик прозвучал в ночи, как вопль тоскующей птицы, и следом раздался смех Отума. Я ощутил тепло его тела поблизости.

– Попался. Неужели ты верил, что сможешь убежать от меня?

Он рассмеялся снова, тихо, визгливо, радуясь моей боли, а я даже шелохнуться боялся: он пронзил мою руку насквозь, держал ее между землей и рукоятью ножа, на которую давил с такой силой, что у меня перед глазами запрыгали алые точки.

– Какая наивность. Не я, так кто-то другой тебя поймает. Мы повсюду. На что ты можешь надеяться? Прими смерть.

– Иди ты, – выдохнул я и, неуклюже извернувшись, пнул его. Он дернулся. От жуткой боли в руке я, кажется, закричал снова, но нож выскочил из раны, и, свободный, я вскочил на ноги.

Где он? Где же он? Все мне заслоняли багровые пятна. Моя кожа была холодной, но кровь на ней – обжигающе горячей. Своим преобразившимся слухом я улавливал звук, с которым капли ее, моей крови, падали на землю, и где-то – близко, но в параллельном мире – дыхание Отума. Но я не мог понять, с какой стороны ждать нападения, потому что моя голова едва соображала.

(тогда беги, недоумок)

(но я боюсь повернуться спиной к нему, даже когда точно не знаю, где он)

Молния прошла по небу, как трещина, и во вспышке желтого света, сквозь пятнистый багровый занавес, я увидел силуэт Отума. И сразу он ударил ножом, целясь мне в живот. Я отшатнулся, едва не падая на спину, и в эту секунду тишину вокруг нас разбил удар грома.

– Отум…

Он ударил. Я увернулся, но он успел задеть меня.

– Хватит! – закричал я.

Мое тело стремилось замедлиться, отчаянно отказываясь верить, что Отум действительно

(убивает меня)

нападает на меня. Но Отум это делал, верил я или нет. Молния, выпад ножом, гром. Я пятился. Снова молния, тускло, далеко; выпад; ветки позади меня, мешающие отступлению. В ушах с каждым ударом сердца взрывалась кровь. Гром. Я неуклюже перешагнул ветки, едва удерживая равновесие.

– Боишься, маленькая сучка?

Очень.

Когда Отум снова попытался атаковать меня, я изо всех сил ударил его по запястью своей правой, продырявленной насквозь. При этом я едва не прикончил себя самого болевым шоком, но мне удалось выбить нож, и тот упал в траву. Я рухнул на колени в судорожных поисках, и сразу твердое колено Отума врезалось мне в лицо. Я перевернулся, как щенок, которому дали пинка, и рухнул на спину. Голова запрокинулась, и я увидел переплетающиеся друг с другом ветки, неоном сияющие в темноте.

– Больно? – прокричал Отум, вдавливая мне в живот ступню. – Больно? – он приподнял ногу и опустил со всей силой.