Гнев

Он долго отмывал свою губку от белых комочков. Жаль, не догадался вытереть мочалкой Лиды. Угнетенная невинность. Сама затеяла эту сцену и выставила его крайним.

Когда-нибудь ему надоест это выслушивать. И что тогда? Тогда разорвутся губы от злой и холодной ругани.

Листая в кабинете новостную ленту, Глеб обнаружил, что сегодня годовщина Великой Октябрьской революции. Ровно сто лет.

7

Помирились как обычно: без извинений.

Восьмого числа в супермаркет нагрянула инспекция, поэтому Лида целый день провела на работе.

Девятого они распили вино под боевик с Нисоном. Лида сказала, что потерять память — это круто. Все равно что переродиться, согласился Глеб.

В сущности, человек вместе с памятью лишался всяких проблем. Проблемы начинались у его окружения.

Неловкие паузы они заполняли натянутыми шутками, а самой важной темы избегали. И без слов было ясно, что основной разговор предстоит в воскресенье, когда Глеб купит тест.

Десятого Лида убежала на смену, впервые за много месяцев не помыв после завтрака посуду. Особенно смутил Глеба брошенный на столе масленый нож. Это она нарочно. Уверилась в собственной беременности и сразу начала тестировать его на устойчивость к капризам. Вымой за мной чашку, вымой нож, вытри крошки, погладь животик, укрой одеялом, позволь излить на тебя злобы чашек семь. Право имею, как-никак будущая мать твоих детей.

Лида и правда относилась к обычным женщинам. Она поступала плохо, сознавая это и не чувствуя за собой вины.

В папке входящих Веретинского ждала дегустационная заметка от Бориса Юрьевича. Висколюб разжился в Москве десятилетним «Тамду» и, нахваливая образец за сливочно-помадную сладость и мягкую карамельную изысканность, пригласил Глеба отведать божественный нектар под матч «Манчестер Юнайтед». Веретинский сослался на непомерную занятость.

Проще ведь купить помадки и карамели. Это раз в пятьдесят дешевле, если не в восемьдесят.

Наморщив лоб в творческом усилии, Глеб сочинил поздравление для Славы.

Пока страна отходила от празднования очередной годовщины Великой Октябрьской революции, на свет появился Ерохин Вячеслав Антонович, великий затейник и стоик и по совместительству мой лучший друг.

Через два года он наконец-таки получит право баллотироваться на пост Президента России. Тогда в стране настанут процветание и благолепие, а за сбычу мечт будет отвечать не транснациональная корпорация, специализирующаяся на освоении народного достояния, а настоящий лидер, обладающий армейской выправкой, трезвым рассудком и тонким вкусом.

(Это пишется в расчете на то, что автору поздравления будет милостиво предложен пост министра культуры.)

Желаю, чтобы в ближайшие два года ты не терял своих драгоценных навыков и приобретал новые. Пусть твоя пекарня растет, а Лика… Она пусть тоже растет и набирается у тебя мудрости.

Ну, и до кучи счастьев, здоровьев, любвей.

Спасибо, бро) От души)

Распечатаю и повешу на стену)

Тебя устроит воскресенье в пять, если свидимся?

Вполне.

Договорились)

Кстати, слышал новость? Гималетдинов, политолог наш, с собой покончил.

Не понял. Какого черта?

Прыгнул из окна двойки. Прямо на козырек библиотеки приземлился.

Слава приложил ссылку на новость и прикрепил фото.

Из скупой заметки следовало, что Гималетдинов выбросился из кафедрального окна. В последнее время ходил подавленным и переживал то ли из-за неизлечимой болезни, то ли из-за перемен в университете. Ему было пятьдесят девять, и в прощальной записке доцент просил никого не винить.

Глеб помнил политолога по поточным лекциям. Остроумный либерал, он шутил о левых и правых, с юмором рассказывал о сталинской паранойе и брежневском слабоумии. Хохотавшие до упаду Глеб и Слава говорили, что на основе гималетдиновских лекций можно разработать спецкурс «Патологии советских вождей» и предлагать его вузам.

Всему потоку Гималетдинов проставил зачет автоматом. А теперь этот весельчак выпилился.

В последний раз Веретинский видел доцента год назад. В разгар летней сессии демократичный Гималетдинов, взмокший от пота, запивал минералкой пончик в студенческом кафетерии, а у его столика красовался стильный кожаный портфель.

Расстроенный Глеб кратко отписал Ире Федосеевой, что вечерняя консультация переносится. Будь у него на сегодня намечены лекции и семинары, их бы он также отменил, потому что не хотелось втискивать себя в душные аудитории и коридоры и прикасаться к бюрократической начинке в любом ее изводе. Вместо этого Веретинский поехал к «двойке», к корпусу, где он учился и где в последний раз встретил политолога.

Почти пустой троллейбус подолгу стоял на остановках, любезно распахнув двери предзимнему холоду. Мать, везшая дочку к стоматологу, выговаривала за это кондуктору. Кондуктор, упитанная тетка в желтой униформе, ссылалась на график. Глеб с недоумением наблюдал, как обе женщины, напрасно расходуя силы, по-своему ратовали за социальный порядок и не находили общего языка.