Гнев

Материал к этому располагал. Кроме того, спецкурс по русскому литературному авангарду Глеб рассматривал как свое главное детище и ставил превыше лекций по Серебряному веку и семинаров по истории критики. На спецкурсе он развивал свою излюбленную теорию, в которой авангардные течения осмыслялись им как очередной виток просвещенческого проекта, как Просвещение, зашедшее к себе самому со спины. Пусть авангардисты презирали культуру с ее библиотеками и музеями, пусть демонстративно ненавидели женщин и детей, пусть взывали к очищающему огню и буре, все равно под покровом безумия и разнузданного утопизма скрывались рациональные установки на прогресс, заложенные в основе европейской цивилизации. Авангардисты не переворачивали реальность, а обновляли архив. Как и Фейербах, они видели в человеке царя и божество, которому требовалось заново стяжать честь и славу. Как и ортодоксальные христиане, они ждали необозначенного Мессию еще не созданных годин. Авангардисты походили на Аполлона, притворившегося Дионисом. Просвещение, испугавшееся собственного вырождения в скучный и прилизанный позитивизм, возвращалось через кубофутуристические ужимки, кульбиты и salto-mortale и снова вселяло оптимизм. Именно этот оптимизм, вспыхнувший век назад, Веретинский стремился транслировать через спецкурс.

Вялость — первое, что бросилось в глаза. Третий курс выглядел так, как будто год прожил без солнца.

— Бодрее! — призвал Глеб. — Вы чего какие авитаминозные?

Он пустил по рядам репринт футуристического сборника, который на контрасте с пыльными партами и апатичными физиономиями поражал прямо-таки анахроничной и скандальной свежестью.

— Внизу журчит источник светлый, вверху опасная стезя, созвездия вздымают метлы, над тихой пропастью скользя… — читала староста Карина Синяева ровным и тусклым голосом.

Слабый запах то ли краски, то ли клея в аудитории перебивался агрессивными духами Карины.

Глеб распахнул дверь. Оттуда доносились обрывки административного разговора. Пришлось вновь закрыться.

— Во второй части мы наблюдаем традиционное для кубофутуристов нарушение грамматического строя и пунктуации, — прокомментировала Карина, дочитав. — В стихотворении выделяется антитеза: «внизу» и «вверху». Она создает ощущение объемного пространства. Обращают на себя внимание эпитеты: «источник светлый», «опасная стезя», «ясной синевы». Также…

— Довольно, — прервал Веретинский. — Спасибо, Синяева. Кто-нибудь что-нибудь добавит к этому лингвистическому анализу?

Никто не вызвался.

— Что ж, мы вернемся к этому моменту. А пока рассмотрим стихотворение «Праздно голубой». Попрошу обойтись без избыточных ассоциаций.

Студенты, отхихикав, уткнулись в распечатки и безмолвно зашевелили губами. Покончив с чтением, они совместными усилиями отыскали в тексте эпитеты и метафоры, инверсии и риторическое восклицание.

— Так мы далеко не продвинемся, — заключил Глеб. — Дайте мне текст конституции, и я там вмиг определю и метафоры, и лексические повторы, и аллитерацию с синекдохой. Вы не там ищете. Попробуем заявиться к тексту с другого бока. Как вы понимаете выражение «праздно голубой»?

Третий курс молчал.

— Хорошо, что такое праздность?

— Лень? — предположила Карина.

— Не совсем.

— Прокрастинация! — сказала Лиза Макарова.

Получив автомат за эссе о миссии художника, она страшно загордилась и теперь постоянно отвечала.

— Я тоже знаю этот модный термин, — сказал Глеб. — Не будем залезать в неплодотворные, пусть и привлекательные психологические дебри. Пойдем лингвистическим путем. С каким словом «праздность» имеет общий корень?

— Праздник.

— Отлично. Какой напрашивается вывод?

— Праздность — это когда мы сами себе устраиваем праздник, — сказала Лиза.

Раздались смешки.

— Зря смеетесь, — сказал Глеб. — Между прочим, тонкое замечание. И где-то оно соприкасается с истиной. А что такое праздник?

Студенты, не поспевавшие за ходом рассуждения, переглянулись.

— Это же совсем легко, — сказал Веретинский. — Праздник — это наивысшая форма досуга. А праздность — это ощущение праздника без праздника, то есть без календарного повода. Праздность — это умение получить удовольствие от необязательных вещей, умение выпасть из будничного ритма. Праздность противопоставлена лени в ее обыденном представлении. Праздность весела и искрометна, она окрашена в яркие цвета, она отводит футуристам пространство для мечты.

Лица третьекурсников выражали недоумение.

— Да это же просто, как ямб и хорей, как кириллический алфавит! — воскликнул Глеб более раздраженно, чем следовало. — Праздность для Бурлюка — это наивысшая ценность, потому что лишь особым образом настроенный праздный человек способен по достоинству оценить красоту озера. Заметьте, как пересекается в двух стихотворениях цветовая символика: «ясная синева» и «праздно голубой» — это явления одного ряда. Именно синее небо и голубое озеро ассоциируются с бездной смысла, с сакральной тайной, которую требуется постичь. Это же просто.

Глеб бессильно умолк. Университетского словаря не хватало, чтобы донести до студентов мысль. Или хотя бы ее закончить.