Гнев

Почти параллельно родилась другая идея. Если двинуться наискосок, то дорога выведет на Островского, к дому Артура Локманова. Вряд ли художник дома, вряд ли ждет гостей. Вряд ли он вообще привык, что его навещают.

И все-таки можно попробовать. Не каждый день кончают с собой твои бывшие преподаватели и не каждую неделю отмечают столетие революции, так что формальный повод есть. Если Артура нет дома, то хорошо. Если он объяснит, что занят и не готов впустить Глеба, даже лучше. Если впустит из вежливости и станет нервничать, то Глеб сам отыщет предлог, чтобы скоро откланяться. Не хватало еще пасть до уровня навязчивого болтуна, которому не с кем потрещать о политике.

Старая коляска и велосипеды, напоминавшие экспозицию из музея советского быта, по-прежнему пылились у лестницы. Они словно шли в довесок к предыдущей эпохе, уцелевшей в таких домах и подъездах. Милый хлам, бонусом пристегнутый к скучной действительности.

Веретинский постучал трижды. За дверью не раздалось ни звука. Не сегодня, не судьба.

Скрипнула соседняя дверь. Из нее высунулась круглая стариковская голова. Немигающий взгляд выражал неприкрытую детскую заинтересованность.

— Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, Локманов Артур, ваш сосед, обычно в котором часу возвращается?

Старик молча смотрел на Веретинского, словно прикидывая, стоит ли тому доверять.

— Если не знаете, тогда я, пожалуй, в другое время зайду.

— Он съехал, — произнес сосед. — Вчера на машине вещи забирали.

— Странно, — сказал Глеб. — Я буквально на прошлой неделе у него был. Он случайно не сообщил вам новый адрес?

— Про то мне ничего не известно, — сказал старик и мягко, будто извиняясь, затворил дверь.

Разве не в конце месяца съезжают?

И почему Глеб не удивился, когда художник, такой непубличный и замкнутый, пригласил его к себе на чаек? Ведь Глеб ему не брат, не друг, не душеприказчик. Сто процентов, что он уже давно приглядел себе новое гнездышко и даже перевез туда свои кисти, краски и холсты.

И чего он постоянно бежит и таится, точно Кафка какой-нибудь? Глядите, мол, какой я благородный — защищаю носорогов и никого своим существованием не обязываю. Когда надо, вышел ведь из тени. И на выставку заявился, и выскочку Лану на место поставил. Значит, не такой он и непубличный. Пусть прямо признается, что любит щелкать любопытных по носу и безнаказанно ускользать.

Его что-то связывает с Сашей из «Сквота». Что-то большее, чем деловые отношения. Она и картину его выставила на продажу, и со «Сменой» свела. И вместе их Веретинский видел. Кому, как не Саше, быть в курсе телефона и адреса Артура. Наверняка и страница у него фейковая имеется «ВКонтакте» и на «Фейсбуке». Под именем какого-нибудь Сергея Кузнецова или Марата Самигуллина с фотографией левой, чтобы не вычислили.

Веретинский вернулся на Профсоюзную и выпил в баре сильно охмеленного пива. Скучающий бармен в стильных очках завел разговор о крепких напитках. По его заверениям, ром идеально сочетался с грушами, а грубый дешевый виски следовало запивать негазированной минералкой, чтобы исключить похмелье.

Устав поддакивать, Глеб поинтересовался:

— А абсент?

— Абсент — это адское пламя! — сказал бармен и улыбнулся. — Зеленый змий без масок и притворства. Категорически не рекомендую.

— Это правильно, — сказал Глеб. — Верлен после абсента бушевал и гонялся за женой с топором. А наутро ему начисто отшибало память. Верлен — это французский поэт, если что. Из проклятых.

— Немного читал, — сказал бармен. — Его и Рембо тоже.

В честь Верлена Глеб потребовал повторить пиво.

— Как ни странно, — сказал он, — абсент, вопреки стереотипам, вызывает не галлюцинации, а рвоту. А еще существует слово «абсентеизм». Оно никаким боком к питейным практикам не относится, а обозначает уклонение от участия в выборах и от посещения собраний. Иначе говоря, добровольную и праздную асоциальность. Да здравствует абсентеизм.

За победу в номинации «Благодарный слушатель» Веретинский наградил бармена тысячью рублями чаевых.

Из бара Глеб отправился в алкомаркет и купил там бутылку чешского абсента.

— У нас коньячок идет по скидке, — старался продавец.

— Может, я и похож на лояльного клиента, но никаких коньячков мне не надо.

Глеб точно красной пастой подчеркнул «коньячок».

И вновь вавилонские дни, и вот она, вестница гибели, — растленная русская речь!

Хватит разлагаться в барах, кофейнях, аудиториях и толкаться локтями ради грантовых подачек! Хватит рисовать дома реликтовых животных и притворяться, будто борешься за что-то! Мир нуждается в примерах и в поступках.