Гнев

До того, как подоспел наваристый мясной бульон, Веретинский хватил третью порцию коньяка и понял, что поспешил. К горлу подступила тошнота, уши словно грубо заткнули пробкой. По затылку будто заехали битой. Задев локтем Пульхерию Александровну и пробормотав извинительные слова, Глеб неровными шагами пробрался в уборную. Смочив глаза и виски, он долго стоял перед зеркалом и отводил глаза от отражения, готовый разреветься от покорного бессилия.

Уж не таким он воображал себе мир, когда учился читать.

Не избыть этой муки в разгуле неистовом, не залить угрызения влагой хмельной.

Когда Глеб вернулся, Хлестова рассказывала анекдот:

— Встречаются, значит, русский и американец. Американец протягивает русскому стакан виски и говорит: «Will you?» А русский ему такой: «Я те, гад, вылью».

После рассудочных, вежливых смешков вновь зазвенели ложки, ножи, вилки. Никанор Босой заедал суп соленым огурцом, возложенным на ломоть хлеба. Ляпкин-Тяпкин соорудил себе убойное канапе из колбасы и трех слоев сыра. Павел Петрович последовал его примеру, заменив колбасу на виноградинку. Кто-то разлил вино, и пино-нуар растекся по белой скатерти кровяным пятном, похожим на огнестрельную рану на теле жениха или юбиляра. Веретинский на миг представил выражение на лицах профессоров и академиков, если бы на банкете их вместо изобилия ждали постные щи и гречка с луком.

Павел Петрович между делом неосторожно обронил слово «эпистема». Основательно разгоряченный Стародум, даже за столом не терявший профессиональной хватки, воспринял это как знак и двинулся в атаку на французских постструктуралистов.

— Среди них только Деррида нормальный, — втолковывал он Павлу Петровичу. — Фуко — мужеложец. Делез — шизофреник. Лакан зациклен на фаллосе. Деррида — единственный порядочный. Женатый, с детьми, с чистой репутацией.

— А Бодрийяр? — вспомнил Павел Петрович.

Стародум задумался и сказал:

— Хороший вопрос, коллега. Надо поразмыслить над ним, чтобы не допускать поспешных выводов. Выпьем за это.

Отказавшись от десерта, Глеб сослался на ранний поезд и попрощался со всеми. У порога его догнал свежеиспеченный кандидат наук и протянул увесистый пакет.

— Я же сказал, никаких подарков.

— Что вы, это другое. Это альбом авангардистской живописи.

Веретинский заглянул в пакет.

— Толстенная штука, — сказал он. — Дорогая, должно быть.

— Ерунда. Примите на память.

На прощание требовалось что-то произнести. Что-то особенное.

— Спасибо. И еще раз поздравляю тебя! Все уже позади.

— Почти позади, Глеб Викторович! Остались документы кое-какие, стенограмма. Позвольте, я вам такси вызову?

— Не позволю, — отсек Глеб. — Гостиница рядом. Салют!

Слегка пошатываясь, он двинулся пешком и забормотал под нос всякую чепуху. Стенограмма, стенограмма, то ли дрема, то ли драма, снег шершавый, кромка льда. Стенограмма банкета читалась бы интереснее, чем стенограмма защиты. А если бы эту стенограмму Хармс записывал…

В голову лезли обрывки стихов. Мы утешаемся злословьем. Превращусь не в Толстого, так в толстого. Порочный, ликерами пахнущий рот.

Веретинский завалился спать в костюме и проснулся от сумрачного кошмара за полчаса до будильника. Под воздействием цеплявшегося когтями сна голос диспетчера такси тоже казался сонным.

В автомобиле Глеб, машинально листая ленту новостей, наткнулся на фото Иры Федосеевой. Ира прижалась к парню, а тот приобнял ее за плечо, как братана. В спутнике студентки Глеб узнал угреватого рэпера из «Циферблата». На лицах обоих играли пьяные улыбки. Судя по мертвенно-тусклому освещению и грязной кирпичной стене на фоне, парочка обреталась в каком-то мрачном притоне.

Подпись под фото гласила:

Это был крутой рэп-батл:)

Рэп-батл? Крутой?

Постойте-ка. Глеб встряхнул головой. Сон улетучивался.

И это после Гаспарова и Шкловского? После Маяковского и Георгия Иванова?

Телефон выпал из рук.

Да лучше переехать на Алтай и пасти коз, чем изгаляться перед студентами с деревенским слухом, для которых нет разницы между безмолвной болью затаенной печали и гнилыми виршами про извращенную дружбу, наркоту и брошенных девочек.

Рэп, твою дивизию, батл.

И что за манера менять убеждения, как распутная дева? Два месяца назад она заверяла, что время стихов вышло, а современное искусство не стоит и выеденного яйца, а теперь преспокойно шатается по турнирам, недопоэтов с которых не пустили бы на порог заштатной сельской редакции. Это как десять лет беречь себя для Господа, а затем отдаться первому дальнобойщику в мотеле.

Чтобы собрать себя воедино, на вокзале Веретинский выпил бутылку минералки, а затем дрожащими пальцами извлек из пакета коллекционный авангардистский альбом. Из форзаца выпал тонкий конверт с благодарственной надписью.

В конверте лежали две оранжевые купюры с Хабаровском.

6

Какого?

Мы же договаривались: никаких подачек. Тем более таких крупных. Назови номер своей банковской карты, и я перешлю деньги обратно.

Здравствуйте, Глеб Викторович!

Вы уже добрались до Казани?