Глубокий тыл

В последний момент Нефедова распорядилась даже вынести фабричные знамена, заслуженные ткачами в разные годы за всякие хорошие дела. Их вынули из чехлов, развернули. Оркестр не очень стройно и благозвучно, но зато громко грянул марш. Вскинув на плечи тяпки, лопаты, грабли, ткачи пестрой колонной двинулись в путь, Впрочем, не только ткачи. У ворот они встретили колонну прядильщиков, шедших, правда, без знамен и без оркестра; и когда эти два густых человеческих потока разными путями потекли к месту работы, было замечено, что по тротуарам в одиночку, семьями туда же, за город, тянутся ситцевики с инструментами и кулечками с завтраком.

— Эй, индивидуалы! — шутливо кричали из колонны.

— Ладно, идите да помалкивайте, осенью цыплят посчитаем, — благодушно отбрехивались с тротуара.

Настроение было отличное. Даже то, что оркестр, выйдя за город, стал подвирать и огромный генерал-бас, в который дула бледная девица с землистого цвета лицом, то и дело невпопад исторгал свои утробные звуки, не сбивало с шага. Шли дружно, как на первомайской демонстрации.

А над пригородом стояло ясное прохладное утро. По обочинам канавы, отделявшей шоссе от тротуара, пробивались ослепительно-зеленые стрелки травы. Ветер бросал в лицо густую влагу просыпающейся земли. Всех так тянуло на вольный воздух, на солнышко, что люди почти бежали, хотя никто их не торопил.

Земля, земля! Где бы ни вырос человек, как бы ни прятался он от лесов и полей в камни городов, каким бы делом он ни занимался, ты сохраняешь над ним свою неизменную власть! Не думает о тебе ткачиха, проводящая день в грохоте станков. Но вот утром, когда она спешит на работу, дохнешь ты ей в лицо животворным ароматом, и встревоженно забьется ее сердце ожиданием чего-то неясного, волнующего. Не думает о тебе старый раклист, стоя у печатной машины. Густо пахнет острыми красками. Течет, бесконечной лентой течет, уходя в отверстие в потолке, ткань, которую он заставляет расцветать невиданно яркими цветами. Все внимание его сосредоточено на этих цветах, и нет у него времени даже подумать о чем-нибудь постороннем. Но вот весенний ветер бросил в открытую фрамугу окна горсть капель с крыши, аромат молодой травы, ожившей в скверике перед фабрикой, и заблестели глаза у раклиста, и вспомнил он детство, ледоход, и, улучив минуту, сладко потягивается, вдыхая свежий воздух, и думает о том, как бы это ему следующий выходной провести с внуками за городом, в поле, посмотреть настоящие, живые цветы…

В это теплое воскресенье вся свободная земля, что пустовала вокруг фабричного двора, да и на самом дворе, все лужайки, газоны, любой маленький клочок, достаточный, чтобы вскопать на нем хотя бы одну-единственную грядку, — все это подверглось штурму.

Ткачам отвели под огороды огромный, граничащий с рекой пустырь, где когда-то были дровяные склады, заброшенные после того, как фабрики перешли на торфяное топливо. Здесь их ожидал приятный сюрприз: три серых военных трактора, похожих издали на майских жуков, проворно перебирая гусеницами, один за другим ходили по кругу, волоча плуги. Изрядная часть пустыря оказалась уже вспаханной. Это был дар подшефной воинской части. Он еще больше подогрел людей.

И вот просторное поле, над которым колебалось прозрачное, студенистое марево, ожило, запестрело цветными косынками. Убедившись, что все идет хорошо и что Нефедова со своими профактивистами отлично дирижируют делом, Анна в кабине грузовой машины переоделась в свой старый рабочий комбинезон, в резиновые сапоги, подобрала получше лопату и, замешавшись в, ряды сажальщиков, потерялась среди них. Сегодня она могла позволить себе отдохнуть, насладиться необычной работой, воздухом, солнцем, свежим ветром…

Старенькая «Эмка». Северьянова остановилась на границе поля, где девушки в белых пиджачках, как в доброе довоенное время, выносили из машин корзинки с бутербродами, перетирали стаканы, готовили завтрак. Секретарь райкома, загородившись ладонью от солнца, долго смотрел на работавших, продвинувшихся уже к середине поля.

— Куда начальство спрятали? — спросил он наконец старика, выдававшего лопаты.

— Начальство? А вам какое надо? Сегодня у нас Настасья Зиновьевна — начальство. Вон она там, с трактористами объясняется.

В самом деле, вдали виднелась Нефедова в | высоких резиновых сапогах, в перехваченном ремнем ватнике, с головой, обмотанной платком.

— А Калинина?

— Анна Степановна? Ее что-то и не видать. Гляди, ще людей погуще, — там она и есть. Сегодня она рабочая сила.

Анна была в паре с матерью. Ступая вдоль натянутой веревки, она коротким движением лопаты делала ямку, а мать идя за ней с корзиной, бережно, как что-то очень ценное, что может разбиться, опускала в землю картофельную очистку. Положив вверх розоватым проклюнувшимся глазком, она рукой присыпала ее, после чего Анна покрывала росток землей с лопаты. Работала старуха с величайшей тщательностью. Десятилетиями воспитанную добросовестность старой труженицы сегодня усиливали обстоятельства личного свойства.