Глубокий тыл

Ежедневно почтальонша приносила теперь на фабрику пачки конвертов. Незнакомые люди, живущие в разных концах страны, в городах, о которых девушки и понятия не имели, поздравляли их, рассказывали, как тут и там удается применить их начинание, а какой-то бойкий доцент извещал, что он на основе изучения их почина уже начал писать кандидатскую диссертацию. Он умолял девушек, учитывая его исключительный к их делу интерес, не давать материал другим доцентам, ежели кто-нибудь из них возымеет то же намерение.

Но особенно много было писем без марок, с треугольными штемпелями полевых почт действующей армии. Писали в одиночку, целыми подразделениями, писали солдаты и офицеры.

Поздравляли, приветствовали, заявляли, что не прочь завязать переписку со столь знаменитыми девушками, а один кавалерист без долгих разговоров предлагал руку и сердце. Которой из девушек, он даже второпях и не написал.

Некрасивая Зина, выходившая почему-то на отретушированных газетных снимках необыкновенно интересной, просто упивалась этой почтой и все свободное время писала ответы. Галка оставалась холодной как лед: невеста не имеет права быть легкомысленной. Впрочем, от сержанта Лебедева тоже, разумеется, пришло письмо. Он рассказывал, что разведчики вырезали из журнала портрет подружек и повесили в своем блиндаже. Сержант выражал надежду, что, став столь знаменитой, Галя не забудет его верную любовь. Девушка рассердилась: забыть — вот уж вздумал! Что она, мадам Бовари какая-нибудь, чтобы, бросаться своими симпатиями? В ответном письме она задала жениху такую взбучку, какую редко кому доводится получать и от жены.

И еще пришли с фронта два послания, взволновавшие знаменитую отныне молодую ткачиху:. от матери и от сестры.

«…Если бы твой отец был жив, как бы порадовались мы вместе с ним, что у нас растет такая умная и хорошая доченька, — писала Татьяна Калинина. — Но он умер за то, чтобы всем нам, советским людям, хорошо жилось, и я радуюсь, что наша маленькая Галка оказалась достойной своего отца — старого большевика… Сейчас на фронте опять большие дела. У нас, врачей, много работы. Бывает, по нескольку часов не отхожу от операционного стола. И когда мне совсем невмоготу, я вспоминаю о том, что далеко, в глубоком тылу, живет моя Галя, что она там не покладая рук, не зная устали, трудится для нашей общей победы. Я вспоминаю о тебе, дочка, и усталость проходит, становится легче, и опять можно браться за дела».

Письмо и все вокруг туманится и расплывается. Слезы величиною с горошину ползут по смуглым щекам, падают на бумагу, вспухают на ней чернильными кляксами. Галка сердито трясет головой: вот уж новости, реветь как какой-нибудь дуре, — и, протерев кулаком глаза, продолжает читать: «Я вспоминаю, что когда тебя и Женю я отдала в наше ФЗУ, в больнице все удивлялись: зачем? И говорили, что вы девочки способные, вас надо готовить в вуз. Я тогда подумала, как бы поступил ваш отец, и решила, что он захотел бы видеть вас там, где работают бабушка и дедушка, где работал он сам. Узнаете труд, наберетесь упорства, и, если будет желание и хватит ума — перед вами Советская власть все двери открыла, — учитесь дальше. Вы обе доказали, как я была права, и я горжусь моими умными, моими хорошими дочками». — Да, да, уж конечно она была права, — вздыхает Галка, задумываясь. Она видит полное лицо матери в белом докторском колпачке, и ей хочется оказаться с нею рядом, броситься к ней на шею, поцеловать ее в усталые глаза, прижать к щеке ее руку, которая всегда так шершава и от которой всегда пахнет аптекой.

Чувствуя, как в груди опять накипают слезы, Галка встряхивает кудрями и принимаемся за второе письмо, написанное четким, ровным почерком ее сестры. В переписке своей Женя необыкновенно аккуратна. Каждую неделю то Галка, то старики получают от нее маленькое письмецо. Из них они неизменно узнают, что Женя здорова, чувствует себя хорошо, скучает по своим. И все. Никаких подробностей. На этот раз письмо длиннее обычного. Женя тоже поздравляет, пишет, как ей приятно быть сестрой такой знаменитой ткачихи, советует не задирать нос, не зазнаваться, работать еще лучше. Одна фраза письма особенно привлекает внимание Галки: «…Возможно, в ближайшее время мне придется выполнять особое боевое задание. Тогда от меня некоторое время не будет писем. Скажи всем, чтобы не беспокоились. Не забывайте, продолжайте писать на прежнюю полевую почту и знайте, что ваши письма я потом получу…»

…Особое боевое задание, боже ж мой! Есть же на свете счастливцы, которые получают особые задания. А тут вставай чуть свет на работу, слушай бабкину воркотню, сражайся с Тюрей, которая считает, что девушки ее нарочно обошли, дуется и придирается… Конечно, статьи, портреты, письма… Но разве все, что происходит здесь, в глубоком тылу, может сравниться с од-ним-единственным, хотя бы маленьким, особым боевым заданием командования?

20