Глубокий тыл

— А уж тем, что я к ней несколько раз насчет экономических дел стучалась, и все как в крышку гроба… Ты понимаешь, дедушка, мы с Зиной потихоньку пробу провели: сырье экономим. Уж чтоб ни такой вот малюсенькой ниточки на пол не ронять. Знаешь, сколько за пять дней насобирали? Двенадцать килограммов! Это тебе что, жук на палочке? Хлопку! Дефицитного сырья! А сколько из него наткать можно? Сколько из этой ткани для бойцов белья сшить? Ты это, дедушка, можешь себе представить? А?.. Ну вот, ты представляешь, а Тюря нет… И не хочет… Ну и пусть, пусть, наплевать, думаешь, мы не знаем, что нам делать?

Что делать, Галка и Зина знали. Вместе с мастером Хасбулатовым они подсчитали, сколько можно сэкономить за оставшиеся месяцы года по комплекту, по участку, по цеху, по всей ткацкой, до комбинату и даже в городском масштабе. Получалось, что за счет экономии сырья можно дополнительно наткать сотни тысяч метров. Память у Галки была цепкая, и теперь она прямо-таки забросала деда цифрами.

— Ну и что ж, двигайте! — Дед даже взволновался. Рабочим чутьем угадал он во внучкиной болтовне большое, может быть действительно государственное дело. — И времени не теряйте: быстрому бог помогает.

— Бог, он, может быть, и помогает, а вот Тюря нет. Уж мы с Зиной как вчера ее трясли, а она нам только: «Девочки, дайте с огородами справиться. За огороды нам Анна Степановна все суставы пересчитает. Вот отсадимся, тогда давайте ваш экономический вопрос».

— Ну, а ты к Нюше, она баба огневая.

— Ну да… Нет уж, это извини-подвинься. — И, уставив руки в боки, Галка заявила: — Это чтоб потом вся фабрика гудела, что я, как поросенок из басни, за хвостик тетенькин держусь?

— Ну, в фабком, иди, Нефедова — тоже женщина серьезная.

— Ходили. Гриппует наш фабком, по бюллетеню гуляет, жди, пока он прочихается.

— Фу ты, нелегкая!.. Ведь время-то идет. К Анне, к Анне ступайте! Не ордер на костюм просить будете, какое кому дело до вашего родства!

— И нипочем не пойду. Весной, после большой воды, уж сколько на ткацкой болтали, будто тетка меня «поднимает», точно это она мной тогда на валу дыру заткнула… Нет уж, дедушка, раз Тюря к нам спиной, мы с Зиной сами найдем ходы…

И действительно, ходы они нашли. Под вечер пришли в райком партии. К Северьянову их не пустили: он вел бюро. Когда оно окончилось и участники заседания расходились, еще гори не-перекипевшими страстями, они увидели две маленькие фигурки, сидевшие на ступеньках подъезда.

— Это что же за народ? — спросил Северья-нов, останавливаясь.

— А это уж с ткацкой народ, Сергей Никифо-рович. Это же я, а это моя коллега Зина Кокина… Мы уж к вам с важным государственным делом.

— Ну, государственные дела в подъезде решать не полагается, — усмехнулся Северьянов, припоминая, что эту чернявую сероглазую девчонку он больную отвозил в половодье домой. — Государственные дела, братцы-девушки, решают в кабинетах. Пошли назад.

Сам инженер по образованию, секретарь райкома с полслова понял все значение этого нехитрого и позарез нужного теперь дела.

— …Эх, милые вы мои, был бы я помоложе, я б вас расцеловал! — сказал он и тут же стал звонить в партийный комитет ткацкой. — Анна Степановна? Здравствуй, это Северьянов… Что ж это ты, милая моя, зеваешь? Вот сейчас у меня две твои козы сидят и на тебя жалуются… На что?

А вот чудесное дело придумали, а партком не поддерживает… Фамилии?

— Сергей Никифорович, уж вы не шутите, она ж нас съест.

— Ну вот, и фамилий просят не называть, говорят, ты их съешь… Серьезно? Ну, давай говорить серьезно… Завтра с утра я к тебе зайду. Это на участке у Хасбулатова происходит. Все вместе посмотрим, проверим, обсудим. На девиц не серчай, они не жалуются. Пришли не к тебе, а ко мне из щепетильности, которая, должно быть, у вас, Калининых, фамильный недуг… Одна из них — твоя племянница.

На следующий день Галка и Зина сидели в парткоме и писали письмо всем ткачам, прядильщикам и ситцевикам «Большевички», всем текстильщикам Верхневолжска. Северьянов был прав, сразу заинтересовавшись затеей комсомолок. Письмо сразу напечатала «Комсомольская правда». Оно попало в цель и немедленно получило отклик молодежи во всех концах страны. Что может в трудное военное время быть более важным, чем строжайшая экономия! И так как сэкономленное тут же могло быть превращено в пряжу, в ткань, в обувь, в машины и труженик мог сразу увидеть величину своего вклада в военные усилия страны, почин разрастался необыкновенно быстро.

Портреты Галки и Зины замелькали в газетах и журналах. Они как бы бросили в озеро первый камень, и уже без их участия от него расходились все более широкие круги. Газетные шапки менялись:

«Распространим ценный почин ткачих-комсомолок Мюллер и Кокиной!»

«Соткать миллионы метров из сэкономленного сырья!»

«Перенесем опыт ткачих «Большевички» во все отрасли промышленности!»

И по мере того как круги эти становились шире, а скромная выдумка девушек превращалась в большое и действительно уже государственное дело, газеты снова и снова возвращались к подружкам.