Читаем Глубокий тыл полностью

Преследуемый этой навязчивой фразой, он выбрался из траншеи, крадучись, миновал открытое место и по крутому откосу почти скатился в овраг. Тут он достал из кармана листовку-пропуск и дальше двинулся уже на четвереньках, мысленно повторяя по-русски: «Не стреляйте», «Я друг…», «Ведите меня к командиру». Наверху тревожно шумели деревья, снежная крупа с шелестом летела вниз, а оврагу все не было конца.

Странный звук заставил Курта прилечь, замереть. В кустах, на самом дне оврага, что-то журчало. Вода? В такой мороз вода? И в самом деле, это была живая, незамерзшая вода тихонько бившего из-под земли ключа. Все вокруг него было точно бы меховое. Каждая былинка белела пушистая, как лисий хвост. Отягощенные инеем ветви никли долу, и кусты, обступившие незамерзающий источник, походили на гигантские кристаллы. Рождественская открытка, да и только!.. Рождество, Санта-Клаус… Мой бог, было ли когда-нибудь все это на белом свете?! Ползти все труднее. Руки проваливались в снег. Но Курт знал, что сверху, с гребня откоса, где притаились секреты, его при свете этой огромной луны, похожей на медузу, легко заметить. Жарко. Сердце билось так, точно стремилось выскочить через горло. На миг он прилег: не было сил шевельнуть ни рукой, ни ногой. Можно замерзнуть? Что ж, пусть. Разве погибнуть от пули лучше? Но тут вспоминалась ему эта удивительная синеглазая русская девушка, несколько раз так же вот пересекавшая линию фронта. Девушка! А он мужчина. Ну нет, вперед, Курт Рупперт, вперед!

За те мгновения, пока он лежал на снегу, взмокший от пота ворот шинели замерз, стал жестким и больно врезался в шею. Вперед! «Ах, как прохладен ветерок!»

Голоса! Двое полушепотом обменялись по-немецки короткими фразами. Это ветер донес уже откуда-то сзади. Ну, будь что будет! Курт вскакивает и, пригибаясь, бежит по дну оврага. Только бы не наткнуться на мину. Ноги проваливаются. Приходится с усилием вырывать их из снега. Звук одиночного винтовочного выстрела громом раскатывается по оврагу, по заиндевелому лесу Сердитый взвизг, щелчок. Пухлый иней с шелестом течет с ветвей ближайшей сосны.

Курт собирает последние силы. Вслед ему упрямо, очередь за очередью, бьют теперь автоматы. Бьют так, что отдельных выстрелов уже и не различишь. Но пули посвистывают над головой, и на беглеца вместе со снегом падают лишь ветки и кусочки коры. Зарокотали пулеметы. Это где-то впереди. Это уже русские. И вдруг, неведомо откуда, слышится возбужденный голос, хрипло приказывающий что-то на незнакомом языке. Курт привстает и поднимает руки.

— Я есть… командиру… не стреляй… — бессвязно повторяет он сразу перепутавшиеся слова.

Невдалеке шевелится сугроб. Оказывается, это солдат в бесформенном белом балахоне. Он навел на Курта винтовку. Они напряженно вглядываются друг в друга. Новая очередь пуль проходит совсем близко, скашивая верхушки сосенок совсем рядом. Солдат издает предостерегающий возглас и сам падает в снег. Но поздно: что-то уже ожгло Курта поперек спины, толкнуло вперед. Он упал ничком в сугроб. Тело его, будто вмиг лишившись костей, стало ватным, но сознание работает ясно. Собираясь с силами, он тянет русскому руку, разжимает пальцы. На ладони комочек бумаги, мокрый и смятый. Солдат в балахоне берет и расправляет листовку. И вдруг немец слышит знакомые слова:

— Гитлер капут?

— Капут, капут! — несколько раз повторяет Курт, радуясь, что они начинают понимать друг друга.

Но сознание мутнеет. Не одна, не две, а целых три луны, покачиваясь, сияют в темно-синем небе. Опять этот голос поет: «Ах, как прохладен ветерок!» Все — сосны, сугробы, солдат в белом — тоже покачивается, и сам Курт как бы начинает растворяться в этом голубоватом свете… И что это? Вокруг никого. Только снег. Кажется, сами сугробы переговариваются между собой сдавленными голосами.

— Конопля! Что там у тебя?

— Та фриц же подстреленный лежить. Вот он. — Откуда взялся?

— Та сам прибег, листовка у его тут… Пропуск… Кричал: «Гитлер капут!»

— По кому огонь?

— Та по нем же… Я ему, дурню, командую: ложись, — так он не понял. Вот и подбили, як куропатку.

— Ползи с ним сюда.

— Та не можу, он раненый. — Ну, так я к вам.

— Ни, бог с тобой, не вылазь: тут они автоматами, як граблями, все прогребають. Бросьте плащ-палатку та ремень.

Солдат перекатывает Курта на плащ-палатку, потом, выждав, когда стрельба стихает, ползет, продвигаясь волнообразными движениями гусеницы, не отрывая от снега головы, таща за собой по снегу тяжелый груз.

Перейти на страницу:

Все книги серии Роман-газета

Мадонна с пайковым хлебом
Мадонна с пайковым хлебом

Автобиографический роман писательницы, чья юность выпала на тяжёлые РіРѕРґС‹ Великой Отечественной РІРѕР№РЅС‹. Книга написана замечательным СЂСѓСЃСЃРєРёРј языком, очень искренне и честно.Р' 1941 19-летняя Нина, студентка Бауманки, простившись со СЃРІРѕРёРј мужем, ушедшим на РІРѕР№ну, по совету отца-боевого генерала- отправляется в эвакуацию в Ташкент, к мачехе и брату. Будучи на последних сроках беременности, Нина попадает в самую гущу людской беды; человеческий поток, поднятый РІРѕР№РЅРѕР№, увлекает её РІСЃС' дальше и дальше. Девушке предстоит узнать очень многое, ранее скрытое РѕС' неё СЃРїРѕРєРѕР№РЅРѕР№ и благополучной довоенной жизнью: о том, как РїРѕ-разному живут люди в стране; и насколько отличаются РёС… жизненные ценности и установки. Р

Мария Васильевна Глушко , Мария Глушко

Современные любовные романы / Современная русская и зарубежная проза / Романы

Похожие книги