Глубокий тыл

Почувствовав что-то необычное, близко ее касающееся и даже смутно уже угадывая, о чем будет речь, Женя побледнела и вышла в переднюю комнату. Все три «богатыря» застыли, как на картине Васнецова. Хорошенький Алеша Попович даже побледнел, когда из-за перегородки донесся голос Жени:

— Что-нибудь стало известно про Курта Руп-перта?

— Точно, — заговорщицким шепотом ответствовал, торжествуя, лейтенант Куварин. — Абсолютно все известно.

— Он жив?

— Точно.

— Где же он? — едва слышно спросила Женя. Девушки не узнали голоса своей подружки.

5

Ефрейтор вермахта Курт Рупперт, по воинской специальности военный фельдшер, прико-мандиро; ванный к батальону альпийских егерских стрелков, стал первым перебежчиком у города Верхневолжска.

Нелегко дался ему переход через фронт. Была морозная пора, снег звучно скрипел под ногой, над полями и лесами, где проходил фронт, вовсю сияла, как говорят солдаты, «луна в рукавичках», окруженная белесым ореолом. Сугробы голубовато мерцали. Ночью легко было издали заметить не только человека, но даже и зайца. Дважды зайдя в район передовых, Курт вынужден был возвратиться.

Полнолуние продолжалось. Ночь, которую Курт наметил для третьей попытки перейти фронт, тоже обещала быть морозной и светлой, но откладывать дальше было нельзя. Не только маленький санитар Вилли, этот яростный наци, всегда старавшийся высмотреть и вынюхать всё; что происходило в санчасти, но и сам капитан Шмитке, старший врач, подозрительно косился на ефрейтора Рупперта. Что-то слишком уж частыми становятся его отлучки. В этом проклятой городе так неспокойно! Стреляют по ночам. То там, то здесь поджигают воинские машины… Эта противотанковая граната, угодившая в офицерское казино, как раз когда там было полно военных из только что прибывшей части, эти авиационные бомбы, упавшие на трамвайный парк именно в день, когда там было тесно от военных машин. Ясно, кто-то снабжал иванов точнейшими сведениями обо всем, что происходит в городе, кто-то наводил их самолеты, кто-то заранее указывал, куда и когда надо бросить гранату. Осторожность, осторожность и еще раз осторожность — звучит во всех приказах, а военному фельдшеру Руп-перту будто и нет до этого дела. Шляется неизвестно где, пропадает вместе с санитарной машиной.

Курт чувствовал: за ним стали следить. И, конечно, не случайно этот Вилли насмешливо спросил вчера, где именно — в Бухенвальде или в Да-хау сидит его уважаемый папаша. Появилось даже подозрение: может быть, его потому и не хватают, что хотят узнать, куда он ходит. И Курт, боясь навести ищеек на след, не решился даже зайти попрощаться с Женей. Он написал одно, потом другое письмо и положил их в условленное место — в зев водосточной трубы.

Для перехода он облюбовал себе место заранее. Здесь, недалеко от фабрик, линия фронта шла по сосновому леску, пересеченному глубоким оврагом. Одна из рот батальона егерей держала тут оборону, и санитарам, которым частенько доводилось выносить отсюда жертвы перестрелок, здесь было знакомо каждое дерево. Знал Курт и о том, что по оврагу ветер тянет всегда, как в печной трубе. В мороз здесь нестерпимо холодно. Накидки-одеяла и огромные соломенные боты, которые недавно стали выдавать уходящим в секрет, служили мишенями для невеселых острот, но от пронизывающего ледяного ветра не спасали. И солдаты, потихоньку от унтер-офицеров, ночью обычно выбирались из оврага наверх, под защиту сосен.

Курт решил: тут больше шансов пробраться незамеченным. Дождавшись, когда стемнело, он направился в расположение роты егерей. Шел прямо по знакомой промерзшей траншее, мимо блиндажа, куда солдат отводили отдыхать и отсыпаться. Порыв ветра бросил ему в лицо вкусный запах дыма. Из-под брезентовой полости, прикрывавшей вход, донесся писк губной гармошки и хриплый голос, певший без всякого выражения:

Ах, как прохладен ветерок
В прекрасном Вестервальде!

Странно, до нелепости странно звучали слова старой немецкой песни здесь, в заснеженном русском лесу, где трещали от холода стволы деревьев ж ветер больно, будто песок, бросал в лицо сухую снежную крупку. Эти звуки гармошки, эта песня были своим, немецким, а там, за линией фронта, Курта ждало, что-то чужое, неведомое. Он заколе бался и даже замедлил шаги. В это мгновение брезентовая полость откинулась, в темноте ходка вырисовалась физиономия солдата, распаренная печным жаром. На миг она настороженно застыла. Потом солдат, должно быть, узнал фельдшера.

— Что, иваны опять кого-нибудь подстрелили?

— Да, с передовой присылали вестового.

— Какой морозище! А им, дьяволам, должно быть, хоть бы что. Стреляют. — Солдат отвернулся в угол траншеи. Курт двинулся дальше, а в ушах все звучали слова; «Ах, как прохладен ветерок!»