Глубокий рейд

— Э-эх, Денис-Денис… — Василий смеётся. — Ты как до водки дорвёшься, так вокруг себя никого и не видишь! Там даже если бы голые бабы или, к примеру, переделанные сидели, ты бы и не разглядел их…

— Да не-е… Баб бы я разглядел, — бурчит Денис.

А Саблин с Ряжкиным идут, посмеиваются.

Так они доходят до лодки, усаживаются в неё, а Калмыков тут же двигатель заводит. Но на сей раз Саблин ему говорит:

— Денис, дай-ка я поведу.

Им сейчас нужно было пересечь Обь, дело непростое, и прапорщик подумал, что он знает свою лодку и свой мотор, так что сделает это сам.

— Ну, поехали, — он стал выводить лодку по протокам между островов, с которых на них глазели разные люди. И тогда Аким добавил: — Дурное это место.

— А чего? — спросил у него Ряжкин. Он всё ещё был весел после посещения столовой, но уже сидел за своим оборудованием, включил его и что-то настраивал. — Место как место. Люди только странные малость, а так… Нормально…

— Водка дорогая, — сразу заметил ему Денис.

— А топливо? — добавил Саблин. — За две канистры отдал как за три.

— Да ты что⁈ — изумился такой дороговизне Ряжкин. — Вот паскудники, что творят!

— Да уж так, — заверил его Аким.

— Не нужно было такую цену давать, — сказал Калмыков. — Нужно было в другую лавку ехать.

— Да куда же ехать, если она тут одна у них, — отвечал прапорщик.

— Да как же одна? — теперь Денис удивлялся. — Тут ведь при каждой мостушке своя лавка, почитай, — и он указал перчаткой на проплывающую мимо них землю со зданиями. — Вон, Аким, глянь…

Саблин взглянул и… расстроился. Там действительно прямо в нескольких метрах от берега стоял хороший бетонный куб с железной дверью, и на нём была надпись: «Масло».

— Вот заразы, сопляк со стариком, объегорили, — прапорщик думал, что сказал это беззвучно, прошептал одними губами. Но он ошибся, произнес он это прямо в микрофон шлема, и его товарищи всё, конечно, расслышали. И Ряжкин теперь тихо давился от смеха, стараясь не рассмеяться в голос, да и Калмыков похихикивал тоже.

И Акиму было немного обидно.

«Хихикают, дураки!».

Тогда он прибавил оборотов, проскочил под мостками и, миновав целое поле срубленного до воды рогоза, вышел на чистую воду.

* * *

И тут солнце ударило ему в камеры, так било, что компьютер понизил яркость экранов. И немудрено, солнце висело уже на западе, прямо перед ними, и бликовало на огромном пространстве открытой воды.

И тут уже нужно было выжимать из мотора обороты. Он так и сделал. Реку лучше пересечь побыстрее, тем не менее выворачивать акселератор до упора Саблин не стал. Это Денис жал по полной. Мотор аж звенел в тот раз. Оно и понятно, мотор-то не его. А вот Аким свой мотор берёг: один из лучших двигателей, жалко его было так напрягать. Он, может, ещё Олегу послужит.

Но всё равно лодка шла по волнам так скоро, что аж брызги летели на выцветшие пыльники казаков. А то, что её сносило течением, так то ничего. Сносило её как раз к северу, а Мужи были за Обью именно там. Вернее, на северо-северо-западе.

Три, четыре, пять минут они летят по реке, и вот первое поле тины, а за нею берег, начинается рогоз; ещё немного, и Аким снижает обороты — всё, большая вода позади. Шесть минут — и они на правом берегу Оби. Тут ещё и ряски, и рогоза было немного, но на пути стали попадаться камни. Саблин не хотел на скорости налететь на тот, который из воды не видно. Он, не спеша маневрируя, стараясь не влезать в тину, повёл лодку на север.

И тут вдруг Василий, копавшийся в своём оборудовании, и говорит:

— Слышь, прапорщик, кажись, о нас говорили…

— О нас? Кто? — сразу насторожился Саблин.

— Хрен его знает кто, — отзывается радист. — Бродил по волнам и услышал последнее: «Всё, они на вашем берегу», а ему ответили: «Принял».

— А ещё что? — интересуется Аким.

— Всё. На этой волне тишина.

— Думаешь, это кто-то про нас говорил? — спросил Калмыков.

— Ничего я не думаю, — отвечает ему Ряжкин. И добавляет поучительно: — Радисту думать не положено, ему положено командиру доложить. И всё. Дальше пусть начальство думает.

А сам командир молчит. Уж больно всё это похоже на правду, а ещё его волнует то, что болото на этой стороне реки не совсем такое, как на той стороне, с которой они приехали. И он этого болота совсем не знает. С каких глубин тут вытягивается рогоз, насколько близко к нему можно подходить, прежде чем зацепишь винтом грунт. Он глядит за борт, а там в не такой, как в его болоте, воде шевелится течением не такая, как в его болоте, тина. И протоки тут занесены плотным слоем ряски. И не поймёшь, заплывая в неё, чем она закончится — выходом на открытую воду или заросшим тупиком. А Калмыков ещё говорит:

— Дерево впереди.

Дерево. И вправду, на какой-то кочке вытянулось хоть и тонкое, хлипкое, с вялой листвой, но настоящее дерево. И на нём, словно крупные капли крови, висят редкие ярко-красные ягоды.

Чудо чудное. В их местах, в болотах, все деревья — это… ну, кривая и корявая ива, мелкий дуб с ядовитыми листьями и плодами, верный признак ос, да колючая акация. Все они не более двух метров в высоту, а тут вон вытянулось — метров пять.