Глубокий рейд

И специально передаёт сыну из лодки садок с двенадцатью крупными улитками. Это они всего за полчаса собрали и всего лишь с одной банки. И Олег, словно понимая отца, ставит садок на мостушки перед казаками: мол, нате, смотрите.

— А, и улиточек ещё? — говорит Трофимов.

Снасти из лодки забирать не стали, чего их таскать туда-сюда, завтра ведь опять нужно будет идти в болото. А забрали лишь улов.

Зашли в лавку Ловенца, она была тут же, у мостушек. У него был хороший пресс, он выдавливал из стекляшек масла побольше, чем другие, и Ловенец тут же это масло и скупал. А увидав в садке улиток, он спросил:

— Аким, а улиток продавать не будешь? Хорошую цену дам.

— Нет, — отвечает Саблин. — Это на обед.

— О, — сказал Ловенец уважительно и покачал головой. — Хорошо живут нынче господа казаки.

Они вышли из лавки и пошли к квадроциклу, а Олег нес оставшийся улов и спрашивал у отца:

— Бать, а с ершами что делать? Свиньи их есть не будут…

— Нет, не будут… Ты высуши их и продай, хоть Скрябину, хоть Волкову. Они купят. Деньги себе заберёшь.

— Купят? А за сколько? — сразу интересуется сын. Видно, тема про «деньги себе заберёшь» ему пришлась по душе.

— Не знаю… Ну… пару копеек дадут, может, и три… — прикидывает Саблин. — Насос Скрябину понесёшь, вот и спросишь.

Казалось бы, мелочь… две или три копейки, но Олег сразу начинает считать:

— Это до конца каникул… можно полтора рубля заработать?

Саблин смеётся и кладёт руку ему на плечо:

— Олег, а зачем тебе деньги-то?

— Ну как зачем? — сын сначала даже и не может найти ответа. А потом вдруг говорит: — Ну, на лодку буду копить.

— На лодку? — тут Аким уже не так весел. — Лодку мою заберёшь, Юрке-то она всё одно не понадобится, он в доктора подастся. К чему ему лодка?

* * *

Пока его не было, Настя сходила в войсковую лавку и купила самые дорогие, чуть отливающие золотом, красивые погоны. И уже успела их пришить к его парадному кителю. Китель почистила, фуражку тоже. Хоть на смотр иди. И как знала ведь. Он не стал даже обедать. Хотел побыстрее покончить с одним не то чтобы простым, скорее тяжёлым делом. Они с Сашкой уговорились, Саня идёт к вдове Варежко, а он идёт к Марьяне Клюевой. Сначала Саблин думал, что Сашку придётся уговаривать, но тот согласился сразу:

— Да, надо сходить. Надо…

Вот так они и порешили, и теперь он «при параде» стоял на пороге дома Клюевых. У Марьяны волосы тронуло сединой. Казачка, мать шестерых детей, трое из которых сыновья, казаки. Она и не подумала плакать. Пригласила Акима в дом, усадила за стол, они выпили по рюмке, поговорили. И, как ни странно, Марьяна стала спрашивать Саблина не о том, как погиб её муж, а про его семью, про Наталку, про её болезнь. И лишь под конец их разговора она произнесла:

— А ведь это был его предпоследний призыв… Сказал: всё, ещё два призыва, и в следующем году в запас уйду, — она помолчала. — А я ещё тогда подумала: Господи, помоги ему. Как будто знала…

От неё Саблин ушёл с облечением, как говорится, камень с души. И уже с чувством выполненного долга поехал в полк. А там, в канцелярии, конечно, толчея. Казаки, пришедшие из призыва, а их вернулось в станицу две сотни, все пришли отмечаться. Духотища, табачный дым сизый, гомон, смех… Запах перегара и чеснока… Казаки радуются, что ещё один призыв отслужили. Саблин, как увидел толчею и решил, что это всё до вечера, не иначе, хотел было уйти, но у входа его перехватил подсотенный Черкас:

— Саблин! Здорово… А ты куда?

— Да завтра приду… — Аким пожал командиру руку. — Нынче народа что-то много.

— Так тебе теперь вон туда, — он указал в конец коридора. Там был отдел, где регистрировались офицеры. — Погоны у тебя теперь вон какие красивые. Иди, там никого сейчас нет.

И вправду, в офицерской канцелярия никого не было, и дежурный вахмистр его сразу, вписав в журнал, поставил на учёт. А когда Саблин уже собрался уходить, в канцелярии появился вестовой и сказал ему:

— Господин прапорщик, вас полковник вызывает.

— Полковник? — удивляется Аким.

— Так точно.

— Сейчас? — продолжает удивляться прапорщик.

— Да. Сейчас.

Ну, раз полковник зовёт, надобно идти. Он поднимается на второй этаж штаба, тут уже не душно, кондиционеры работают хорошо, и народа нет никого. И Аким, придя в приёмную полковника, докладывает адъютанту:

— Прапорщик Саблин прибыл.

— Садитесь, прапорщик, надо подождать, — ответил ему адъютант и указал на мягкий стул. — Можете курить.

Аким снимает фуражку, закуривает и ждёт почти полчаса, пока его наконец не вызывают. Курит и всё думает: зачем его вызвал полковник? Провинность какая? Ну, так звание не присвоили бы. Наградить хотят? Так награду и без полковника вручили бы. Да и особо не за что, награждать-то. Спросить, что ли, у адъютанта? Но тот вроде как занят. Бумажки какие-то разбирает. В общем, прапорщик решил подождать.

Полковник Волошин одно время уходил в другое подразделение, но полгода назад вернулся во Второй пластунский полк командиром. В свой полк. Так как сам он был из станицы Болотной родом, и Второй полк был его родным полком. И Саблина он знал лично. Поэтому он привстал и протянул Акиму руку.