Глубокие раны

«Если не свернем, то пройдем через Веселые Ключи, — подумал Миша Зеленцов, узнавая знакомые места. — В крайнем случае где-то совсем рядом. Как там Настя? Верно, и в живых не считает…»

Немцы стягивали войска, чтобы закрыть армии выход из лесов на восток. Командующий Особой армии приказал ускорить движение, двигаться безостановочно. В движении — спасение. Проскочить опасное место раньше, чем поспеют немцы.

Горючего осталось на сутки. Непонятно, почему до сих пор нет приказа взорвать орудия и трактора. Ведь ясно, что горючее нужно сохранить для автомашин с ранеными.

Миша упорно смотрел на затянутый чехлом хобот ползущего впереди орудия. Время от времени он засыпал, встряхивал головой и зло ругался, поглядывая на дремавшего рядом командира расчета.

Хобот орудия то подымался, то опускался: дорога была в рытвинах.

«Черт побери! — думал Зеленцов. — Для рождения человека требуется не так уж много — обыкновенная человеческая любовь. А убить… Каких только громадин не придумали люди на самих себя! Вот дело-то!»

Захваченный новизной мысли, Миша некоторое время не чувствовал дремоты. Затем орудие перед ним стало затягиваться туманом. Туман становился все гуще и гуще. Миша удивился — скоро полдень, и туман… Что это за туман?

Резкий толчок в бок привел его в себя. Близко около его липа — лицо командира расчета. «Ругается, — решил Зеленцов, глядя как шевелятся его потрескавшиеся черные губы. — Я, кажется, уснул!»

Командир расчета наклонился к самому его уху, заорал:

— Садись на мое место! Я поведу!

Зеленцов помотал головой:

— Нельзя! Не сумеешь!

— Садись! Куда к дьяволу — спишь на ходу…

Миша несколько мгновений смотрел в глаза командиру расчета, потом из рук в руки передал управление. И сразу заснул, вздрагивая на выбоинах всем телом, а командир, расчета, потея с непривычки от напряжения, проверял — послушна ли машина. Трактор повиновался хорошо, и командир расчета, успокоившись, покосился на Зеленцова:

«Не вывалился бы ненароком…»

3

Зеленцов проснулся под вечер от непривычного ощущения: трактор, работая на холостом ходу, стоял. Командир расчета, повернувшись к Мише, сказал:

— Сели.

— Как сели? — не понял спросонья Зеленцов.

— Сели, да и все тут! — сердито отозвался командир расчета.

Артиллеристы соскочили с орудий и о чем-то возбужденно разговаривали. Некоторые пытались помочь тракторам вытащить зарывшиеся в песок по самые оси орудия, но многотонные громадины лишь оседали еще глубже.

Зеленцов огляделся и ахнул:

— Да это же Заячьи Курганы! Какой дурак вздумал ехать этой дорогой?!

Вокруг расстилались небольшие песчаные барханы, покрытые кое-где редкой травой, тронутой уже желтизной осени. На юге виднелся темно-изумрудный издали молодой сосновый бор; на северо-востоке чернели крыши Веселых Ключей и еще дальше за ними белели круглые вершины меловых холмов. Родные, знакомые места…

Миша спрыгнул с трактора и сделал несколько шагов. Пришлось все-таки ступить на родимую землю…

Родина… Что вложили в это короткое, простое, ясное и вместе с тем всеобъемлющее понятие люди? Отчего сердце, когда произносится это слово, сжимается от боли и замирает от восторга?

Широка, необозрима даже для мысленного взора родная страна. Почему же именно при виде вот этого клочка земли, как никогда, как нигде прежде, забилось, заныло сердце, и имей оно голос — закричало бы от горя и отчаяния перед случившимся?

Много деревень и сел, много городов проехал за последнее время Зеленцов. Проезжал с сухими глазами, лишь сердце стучало быстрее от горькой обиды и еще больше — от невозможности поступить по-другому. А в эту минуту, глядя на крыши родного села, он готов был отбросить здравый смысл и один пойти против роты — что рота! — против армии с голыми руками! До каких же пор уходить? Ведь это же Веселые Ключи, мои Ключи, мое родное село! Братцы, мое село!

Он очнулся от крика подбежавшего к нему командира расчета:

— Зеленцов! Оглох ты, что ль, совсем? У меня не луженое горло каждого по сорок раз звать!

Миша поглядел на него и тихо сказал:

— Веселые Ключи… Мое родное село, товарищ командир.

Командир расчета несколько мгновений глядел на крыши Веселых Ключей. Отлично поняв состояние бойца, он почувствовал: нужно что-то сказать. Человеческое, простое. Взглянув на Мишу, он тронул его за плечо:

— У каждого из нас, браток, есть свое село или город.

— Я знаю, — прервал его Зеленцов, и командир расчета понял, что говорить не надо было совсем. Или нужно было сказать прямо вот так:

— Приказано развернуть орудия на северо-запад. Иди, Зеленцов.

Миша с отчаянно вспыхнувшей надеждой спросил:

— Бой?

— Как видно.

Зеленцов бросился к трактору. Командир расчета увидел в его порывистом движении большее, чем простое желание выполнить приказ. Солдат искал облегчения, и только бой, самый тяжелый бой мог принести ему это. Командир расчета вздохнул, ощущая постепенное нарастание тревожного напряжения, обычного для солдата в такие минуты.