Глобальный капитал. В 2-х тт. Т. 2

Для постсоветской экономики наиболее типичными формами таких отношений являются, во-первых, административное соподчинение и контроль как на макроуровне - «ручное теневое управление», так и внутри корпораций. Хорошо известно, что они используются для присвоения теневых привилегий, льгот и доходов (отчасти этот феномен отражается понятием «административная рента»).

Во-вторых, в постсоветской экономике широко практикуется «огораживание» частными или псевдогосударственными структурами части природных ресурсов, федерального и местных бюджетов, научного, образовательного и культурного потенциала страны и т.п. Это позволяет данным субъектам присваивать часть принадлежащей гражданам природной и интеллектуальной ренты.

В-третьих, для этого блока характерны отношения прямого внеэкономического принуждения во всем многообразии его подвидов: от т.н. «вассалитета» в системе государственного и корпоративного управления до полурабской зависимости части работников от корпораций и более мелких структур². Последние лежат в основе присвоения ренты, которую можно было бы назвать «рентой насилия», подразумевая под этим прямое отторжение богатства в формах, напоминающих оброк и феодальных грабеж соседа одновременно.

Перечень можно продолжить.

Эти реверсивно возникшие отношения, как мы уже отметили, встроены в систему присвоения, характерную для позднего капитализма периферийного типа. Это второй и господствующий блок отношений отчуждения/присвоения, типичных для российской экономической системы. Последний практически во всех своих проявлениях характеризуется сложным переплетением форм капиталистических отношений и переходных форм.

Во-первых, для российской экономики характерно широкое использование раннекапиталистических форм отчуждения и присвоения, осно-

^: Напомним: по данным Global Wealth Report 20i3, в России ii0 человек контролируют 35% национального богатства (Global Wealth Report 20i3 // CREDIT SUISSE AG. Р. 53).

² Наиболее типичными в этом отношении являются примеры жизнедеятельности работников/жителей моногородов и [нелегальных] мигрантов.

ванных на ручном труде и извлечении абсолютной прибавочной стоимости, получаемой, как известно, за счет удлинения рабочего дня и интенсификации труда. Эти отношения распространены преимущественно в торговле и сервисе (в этих сферах занято 16,1 млн чел., что составляет 23,6% занятых в экономике), а также строительстве (5,6 млн чел., 8,3%) и сельском хозяйстве (6,6 млн чел. или 9,7%)'. Для данных сфер типично сращивание этих отношений с отношениями внеэкономического принуждения.

Во-вторых, сердцевиной российской системы отношений отчуждения/присвоения является массовое использование классических (типичных для развитых стран Европы и США с конца XIX [NB!] века) форм капиталистической эксплуатации наемных рабочих, занятых индустриальным (по своей технологической природе) трудом и потому реально подчиненных капиталу⁴⁸¹. Эта эксплуатация осуществляется не только в отраслях материального производства (в первую очередь это касается сборочных и т.п. производств, а также некоторых сфер транспорта, сельского хозяйства и т.п.), но и в сфере обслуживания, где работник также часто является частичным и выступает придатком той или иной системы машин. Для этой части российской экономики характерны высокая норма эксплуатации (косвенное свидетельство этого - как правило, более чем 100-кратный, т.е. в разы, а то и на порядок превышающий европейский уровень, разрыв в величине реальных доходов хозяев и топ-менеджеров корпораций, с одной стороны, рядовых работников - с другой), минимальные права работников, их низкая социальная защищенность, отсутствие развитых форм самоорганизации (формальность эфэнпээровских профсоюзов, малочисленность реальных независимых проф союзов) и т.п.

Описанные выше отношения формального и реального подчинения труда капиталу воспроизводятся в России начала XXI века в весьма специфических формах. Это связано как с наличием в нашей экономике не только капиталистических, но и иных форм отчуждения (охарактеризованные выше внеэкономическое принуждение, пережитки советского патернализма и т.п.), так и с общей обстановкой.

Последнее касается, с одной стороны, «излишней» (с точки зрения потребностей [до]индустриального капитализма) образованности и культурности большинства работников России, инерции ценностей личностного развития и т.пЛ, создающих немалые противоречия на пути развития полупериферийного типа капитализма. С другой стороны, Россия включена в глобальную капиталистическую систему, рождающую императивы «общества потребления» и стимулирующие развитие пусть полупериферийного, но позднего капитализма.