Глиняный колосс

Я двигаюсь чуть позади небольшой группы офицеров, и составляющих в общем-то весь немногочисленный штаб генерала Мищенко. Как говорят, сменившийся несколько раз за время этой войны – сам он не кланяется пулям, всегда идя в первых рядах, и офицеров своих держит в том же тонусе. Сейчас вместе с генералом Логиновым и двумя ординарцами сам он чуть впереди, на небольшом удалении. Позади и впереди штаба дагестанцы и терско-кубанцы, которым Мищенко остается верен. Здесь же, в нашей колонне, идет пара тачанок и едва ли не половина всех орудий отряда – те чуть позади. Кстати, почему-то не вижу при штабе Деникина… Вокруг лишь незнакомые офицеры, исключая адъютантов Павла Ивановича да полковника Баратова.

Решение отказаться от обозных телег было принято едва ли не в последний момент, и, оставив их в Сяозантае, часть фуража загрузили на приземистых, но удивительно выносливых и крепких монгольских лошадок, следующих в самом арьергарде отряда.

Топот копыт – очевидно, скачет посыльный из авангардной сотни. Молодой казак лихо осаживает коня подле руководства, почтительно что-то зашептав. Через несколько мгновений, пригнувшись, стартует обратно, резво подгоняя лошадь.

– Хунхузы… – доносится спереди. – Небольшая группа. Стрельнули, и деру…

Вот как? Слышал что-то об орудующих в окрестностях бандах, поощряемых японцами. Значит, теперь мы точно обнаружены? Ну и ляд с ним…

Однако старый китель все же был теплей – я зябко поеживаюсь от утренней влаги, поправляя непривычную портупею. Сабля вместо кортика тоже не несет привязок к былому, чуть оттягивая плечо. Вопроса, что с нею делать в случае чего, я стараюсь себе не задавать: назвался, как говорится, кузовом – собирай мухоморы. Вновь начиная клевать носом, погружаюсь в приятную дремоту.

С моим пехотным обмундированием перед отправкой вообще вышла целая история. Как и с отправкой в рейд, собственно… Подловив в нужный момент Линевича на сентиментальных чувствах, я искренне расслабился, всецело посвятив себя верховой езде. Достиг в коей за несколько дней весьма недюжинных результатов. Но не тут-то, что называется, было. Довольно галопируя как-то ранним утром мимо окон штабного поезда и всецело предавшись радужному летнему настроению, я едва не бухаюсь с лошади от высунувшейся оттуда головы. Из поезда, разумеется, не из Жанны.

– Господин Смирнов?!.

– Так точно… – Приглядываясь к голове, наконец признаю в ней черты полковника Орановского. Того еще, надо сказать, типа и личного родственника командующего. Зятя… В штабе тот чувствует себя королем – разве ногой двери не открывает. А по мне – так обыкновенная шестерка при погонах. И на необоснованных, простите, понтах. Как-то так…

– К командующему… – Череп зятя недовольно исчезает в окне.

В покоях Линевича густо накурено, а сам шурин своего зятя невежливо распекает кого-то по телефону:

– …Кудахтать вы будете, любезнейший, когда японец вас прищучит на марше… – с ненавистью глядит он в трубку, которая явно тут ни при чем. – Мой личный приказ: усилиться частями забайкальцев! Десять сотен придаю!.. Полк!.. – Генерал эмоционально бросает трубку о стол, подымая красные очи: – Вы? Пожаловали?!.

«Что-то где-то… Я уже слыхал подобное. В каюте, правда, не в вагоне…» – Я лихорадочно прикидываю пути отступления. Папаша сегодня явно не в настроении.

– Никуда не идете… Я обещал Рожественскому. Вот и китель ваш в походе ни к черту, будете, как…

Следующие пять минут мы препираемся, будто на рынке. Кажется, сама судьба отводит меня от рейда, и, ухватись я за подсказку, останусь тут, в уютном вагоне. На полном соцобеспечении и казенных хлебах. Тем не менее разуму наперекор упрямо твержу:

– Прошу отпустить, ваше превосходительство!

Не знаю, что именно заставляет меня проситься туда. Возможно, то же чувство, что гнало на мостик «Суворова», находящегося под огнем всей вражеской эскадры. А возможно, обыкновенная глупость… Кто из нас в глубине души не считает себя неуязвимым? Всех остальных – да, а себя дорогого – нет? К тому же у меня на это гораздо больше веских причин, чем у кого бы то ни было. За все пребывание здесь – ни царапины, одни лишь легкие контузии… И еще. Последнее, и самое главное: мне нечего терять в этом времени. Чужом и далеком… Разве одну милую девушку во Владивостоке, но… Но не более. И, даже несмотря на сей весомейший аргумент, я упорно повторяю:

– Прошу отпустить!.. Вы дали слово, ваше превосходительство!.. – в запальчивости привожу я последний довод.

Наконец Линевич устало машет рукой, отворачиваясь:

– Делайте что хотите… Форму только смените… на полевую… – Обессиленный, генерал плюхается в кресло. – Я распоряжусь. – Глубоко вздохнув, жестом показывает мне, что я свободен.

Наган и форма с саблей были любезно доставлены в мое купе тем же вечером.