«Шайтан их на нас наслал. Догоню — убью! — кипятился Паша, все порываясь немедленно бежать по следу гусениц. — Где увижу — там и убью! Я двух из этих шатунов узнал по окуркам — это те самые, которых мы осенью прогнали. Говорил мне отец — не оставляй подранков, чтобы шатунами не стали. Так я не послушался, пожалел, и вот — наказан. Шатунов убивать полагается», — не переставал причитать Паша. С трудом оговорил Колонтаец Москвича от погони. На пепелище, среди углей удалось отыскать большой медный чайник и чугунный котелок, которые от огня ничуть не пострадали и даже не закоптились, потому, что сроду не были чищены. Оттерев их от сажи снегом, Колонтаец поставил их на огонь, потому, что война — войной, а желудок своего просит. Благо, что заготовленные загодя, дрова от пожара в пирамиде не пострадали: ветер дул не в их сторону. «Пельменей много вари, — приказал Москвич Колонтайцу, — я злой сегодня, есть много буду. Сытому на морозе легче. И чай заваривай настоящий, с сахаром. Ночь впереди долгая: будем думать, как дальше жить».
Под сгоревшей избой земля прогрелась и еще не остыла, головешки местами слабо чадили. Прямо поверх золы друзья натаскали соснового лапника и настелили импровизированную перину. С наветренной от нее стороны, из заготовленных на дрова бревешек, соорудили подобие стенки. Теперь она стала отражать тепло костра прямо на постель и защищать ее от ветра. Если бы еще чем-нибудь укрыться, то спать можно с комфортом, как на печке. Но укрыться оказалось нечем. Значит, придется время от времени просыпаться и подправлять костер. А пока надо ужинать.
Орлик уже сожрал здоровенного мороженого язя, утолил голод и тайком подслушивает о чем беседуют его хозяева, поедая вкусные и недоступные ему пельмени.
«Отсюда мой промысловый путик начинается. Он трехдневный, от избушки, к избушке. Но эти избушки маленькие, ночевать одному можно, а жить нельзя: тесно и неудобно. И никаких припасов в них нет и нет имущества. Все в этой юрте было. Хорошо еще, что я все ловушки успел выставить и наживить, а то бы и они пропали, как лосятина. И лыжи и одежду для тебя забрал вовремя, не сгорели. Однако, надо решать, куда дальше податься. Назад возвращаться — в пойме пушнины не добыть. Новую юрту здесь ставить — долго, да и чувал не сложить: глины взять негде. Остается одно: к дяде Евсею на зимовку проситься. Далековато, конечно, но делать нечего. К нему пойдем», — рассуждал Паша. Несмотря на разговоры, ложка с пельменями у его рта так и мелькала и со своей порцией, штук в сорок, он скоро управился. «Давай, однако, чай пить», — предложил он. — «Давай, — в тон ему согласился Антон, — чай не пьешь — какая сила? А чью одежду ты мне приволок? Явно, что не свою — размер большой». — «Погибшего брата одежда, — отрешенно пояснил Паша. — Он на этом озере жил, рыбачил, под лед провалился и не всплыл весной. Потому и не положили ее ему в могилу, что нет у него могилы. А так бы всю одежду вместе с ним закопали. И лыжи тоже. Сначала сломали бы, а потом с ним положили. Теперь ты мне заместо брата, потому и его одежду носишь. Однако нам нельзя на ночь такие разговоры заводить — шайтан услышит и за тобой придет. Разувайся, спать будем». — «Как разувайся? — не понял Антон. — Замерзнем же!» — «Если не разуемся — замерзнут ноги, — не согласился с ним Паша. — Пимы и портянки обязательно просушить надо. А мы, если лягем головами в разные стороны и ногами друг к другу, чтобы мои ноги под подол твоего кумыша попали, а ты, наоборот, свои под подол моего засунул, то и не замерзнем. Зато поутру сухую обувь оденем, тепленькую». Так и сделали.
Миронов лежал на пружинящих ветках и, в отличие от товарища, долго не мог уснуть. Заложенные на ночь, бревна спокойно потрескивали в костре, давая ровное тепло, которое отражалось от бревенчатой стенки и возвращалось с обратной стороны. Снизу подогревала горячая земля. И хотя с потолка светились звезды, было почти не холодно и можно было бы спать, но одолевали переживания за грядущий день. Куда еще выведет их завтра кривая судьбы, одному лесному шайтану известно, которого они с Пашей чем-то изрядно прогневили. Наверное — не к месту убитый лось сказывается. Других грехов за собой Антон, как ни старался, не мог припомнить. Хитрый Орлик подполз к Антону с тыла и привалился сбоку. Сразу стало уютнее. Навалившаяся усталость придавила к земле и сморила тревожным сном. Морозная ночь тянулась бесконечно и не хотела уступать место рассвету.
Глава десятая. Дом покойника
В. В. Высоцкий