Готовить для себя Колонтаец любил и умел чистить не только картошку, но и резать лук, не роняя слез. Глядя, как Антон его режет своим ножом, Костя сделал вывод, что, посетивший его, беглый зэк не профессиональный «урка», а мужик, который даже настоящей финки себе заначить не смог. За ужином Костя сумел расколоть Колонтайца на исповедь. Колонтайцу утаивать было нечего, врать бесполезно да и не имело смысла, поэтому он рассказал о себе все новому знакомцу. История Колонтайца, своей похожестью на его собственную, взволновала и растрогала Жукова настолько, что он не поленился разворошить в сенях поленницу, чтобы добраться до заначки: давно приберегаемой на всякий случай бутылки спирта. Пыльную и запотевшую, Жуков ее с гордостью выставил, показывая, что для такого гостя ему ничего не жалко. И пошли у них разговоры при свете лампы, обычные застольные разговоры немало повидавших на веку мужиков, для которых и прошлое в тумане и будущее во мгле, и только текущее мгновение важно и существенно, поскольку именно им живет русский человек в суровые времена. Живи, пока живется. Наливай, да пей — второй раз не предложат. Утро вечера мудренее, покажет что дальше делать. Обговорив и международные и местные темы, собутыльники неизбежно затронули волновавшую из обоих — изобретенный Колонтайцем снегоход «Дружба-2». Для демонстрации его способностей, пришлось даже покинуть теплую избушку, чтобы при луне сделать вокруг нее круг по насту. Костя тоже мотосани опробовал и восхитился простоте конструкции: «Я тоже мог бы такие сделать, будь у меня моторы. Можно было бы на станцию за продуктами ездить каждую неделю». Мысль эта крепко запала в его нетрезвую голову и, когда он на другой день проснулся уже далеко засветло, первое, что подумалось, это то, что неплохо бы съездить на станцию, за опохмелкой. После ковша воды в голове еще больше забродил вчерашний спирт и вместе с ним идея поездки, казавшаяся все более привлекательной и заманчивой. Колонтаец, по неспособности, ослабленного режимным питанием, организма принимать привычные для Кости дозы спиртного, лежал на койке в бессознательном состоянии, неспособный не только воспринимать окружающее, но и шевелиться. Поэтому тревожить его Жуков не стал, одел ватные брюки и телогрейку, поверх теплого подшлемника — маску сварщика, завел моторы снегохода и, спрямляя путь, помчался на станцию, чтобы успеть в магазин до обеденного перерыва. Поддавшему шоферу сорок верст не крюк.
Глава четырнадцатая. Идет охота
В. В. Высоцкий
Начальник исправительно-трудового учреждения (ИТУ), майор Глухов эту ночь из-за совершенного побега не спал — организовывал погоню и поиск, и попутно разносил подчиненных, не умеряя своих в этом деле природных способностей и опыта, приобретенного за двадцать с лишним лет службы в исправительно-трудовых учреждениях, в просторечии: тюрьмах и колониях. Когда молодой солдат Глухов демобилизовался после службы в органах «Смерша» Белорусского фронта, то с удивлением обнаружил, что жить «на гражданке» не умеет и ни к чему, кроме погонь, задержания и конвоирования не приспособлен. Как применить это свое умение в мирной жизни и хоть как-то устроиться в ней, Глухов не представлял и поэтому с ходу принял предложение военкомата продолжить службу в войсках МВД, попросту — в охране лагерей, которые после войны размножались с той же скоростью, с какой прибывали в страну бывшие военнопленные и прочие перемещенные лица. Спрос на честных служак в НКВД был большой и поэтому, начав с простого надзирателя, Глухов постоянно поднимался по служебной лестнице, дослужившись, можно сказать, до потолка карьеры, после которого можно уже думать и о спокойном отдыхе на пенсии — достиг должности начальника колонии общего режима в областном центре. При колонии имелась производственная зона, в которой, осужденные за малозначительные преступления, умельцы обменивались уголовным опытом и попутно выполняли весьма ответственные заказы для оборонного машиностроения. В прошлом, все заключенные были людьми трудовыми, работать умели и любили, и со своими заданиями справлялись, применяя смекалку, рационализацию и изобретательность. От изобретателей из своей зоны Глухов и пострадал, да так, что слово «изобретатель» для него стало навсегда ругательным, хуже матерного.