Глаза Фемиды

Родился Костя в поселке при лесничестве, кроме леса ничего не видел, не знал и не искал. Все окружающие жили дарами леса, работали в лесу и для него жили. Когда пришла пора демобилизованному танкисту Жукову идти работать, он не нашел ничего лучшего кроме близлежащего лесоучастка казахского леспромхоза «Карагандинский», который заготавливал для нужд горнорудной промышленности рудничную стойку. Тонкомерная древесина выделенного им лесного массива для рудстойки прекрасно подходила, превосходно пилилась и поэтому в назначенное время кончилась. Приезжие вербованные вальщики и механизаторы перебазировались вслед за леспромхозом в Восточную Сибирь или вернулись в Казахстан, а местные сучкорубы и чокеровщики остались доживать в брошенном всеми на произвол судьбы временном поселке с названием «Караганда». Его население кормилось от личного хозяйства, дарами леса и заготовкой дров и метел для города. Этот же источник кормил и родителей Кости. Костя некоторое время после закрытия лесоучастка пытался пристроиться на работу в близлежащие колхозы, но там чужакам платили так мало, что свои попытки он вскоре оставил, чтобы окончательно осесть в Караганде. Там бы он до старости и прожил, не случись в лесу неожиданной находки. Однажды, скитаясь по лесу в поисках тетеревиного тока, на оставленной лесоучастком лесосеке, Костя обнаружил сразу два заброшенных трелевочных трактора устаревшей модели ТДТ-40. За несколько лет одиночества, машины покрылись слоем пожухлой листвы и обросли молодой порослью. Сползшая гусеница у одного и полуразобранный мотор у другого подавали повод для догадок по поводу их преждевременного сиротства. Видимо, лесозаготовители при переезде к месту новой дислокации решили, что трактора проще и дешевле списать и бросить, чем заниматься их ремонтом и транспортировкой. А на Урале железа много и тракторов для Казахстана из него сколько угодно наделают: такова национальная политика партии. Сжалился над техникой Костя Жуков и задумал оживить покойничков, хотя бы одного из двух. Натянуть гусеницу непростое и тяжелое дело. Еще труднее заменить размороженный блок цилиндров, с непривычки и без навыков отрегулировать подачу топлива и его своевременный вспрыск. Выручала природная наблюдательность и учебники.

«Дурак, ты, дурак, — просвещал Костю бывший ударник пятилетки, бывший лагерник, а в настоящем инвалид труда и добровольный помощник в ремонте, Леха Люхнин. — Сам себе дело шьешь. Присвоение, это, брат, карается статьей 92 Уголовного кодекса. Если без отягчающих обстоятельств — то до четырех лет лишения свободы можешь схлопотать. А с отягчающими — и все семь, и даже с конфискацией имущества. Это уж как суд рассмотрит и решит. Если присвоение в особо крупных размерах — вплоть до пятнадцати лет можно получить. Я, думаю, тебе пятнадцать годков светит. Потому, что до тебя в этой стране никто трактор присвоить не додумался. Показательный будет процесс — не жди пощады». Жуков не верил и упирался: «Я же не для себя стараюсь, а для поселка, чтобы было на чем дрова и сено возить. Пахать тоже можно. И кому плохо будет, если мы из металлолома трактор восстановим? Одно добро». Но Люхнин с его доводами не соглашался: «За добрые дела лагеря наполнены. Люди добра не помнят, запомни это и остерегись им добро делать. Оно тебе злом обернется».

Так они спорили, но дело делали, и ремонт подвигался. Все преодолел Костя в азарте: дневал и ночевал в лесу, работал впроголодь, сбил в кровь руки и насквозь пропитался соляркой. Однако недаром говорят: помучишься — научишься. Зато какова оказалась его радость, когда трелевочник, наконец, пустил густой чад мотором и загромыхал на весь лес выхлопом! Наполовину полные баки гарантировали свободу передвижения и возможность тренировок в вождении в этой же лесосеке, пустынной и потому безопасной.

Когда самозванный тракторист въехал в поселок, он этим особенно никого из жителей не удивил: одни знали о его затее, другие знали, что в лесу догнивают, еще вполне годные трактора и другая техника карагандинцев. Ну приехал и приехал — что в этом такого. Хорошо, что мотор запустить сумел: будет теперь на чем и дров и сена на зиму привезти, не надо идти в сельсовет кланяться. Так и пошло. Заглушил Костя трактор возле своего барака и время от времени стал на нем потихоньку, по заказам и на радость земляков, подрабатывать на хлеб с изюмом. И до сих пор бы работал на своем тракторе, не подвернись ему большой заказ от сельсовета. Не жадность фраера сгубила, а неопытность: не знал еще тогда, что с советской властью связка плохая. А то бы держался от нее подальше. Но, что случилось — то случилось.